Едва потускнели звезды, на запястье лейтенанта пискнул индикатор тревоги. Экипажи сбегались к машинам, срывали чехлы с орудий и…
Протяжное «а-а-а!» прокатилось вдоль позиции, знаменуя собой грубейшее нарушение приказа о соблюдении абсолютной тишины. Из башни каждого танка вместо грозного прямого ствола уродливым узлом торчал сине-стальной кукиш.
— Как-то хозяин говорит мне: «Собирайся, Мария, я хочу тебя кое с кем познакомить». Я испугалась. «Да нет, — говорит, — это не то, что ты думаешь. Поехали, там все увидишь». Я еще потому испугалась, что хозяин никогда со мной и не разговаривал. Под нос бормотал да коту чего-то все рассказывал. Получилось, что он и меня нанял кота кормить. Сам-то вообще не ел. Худющий, плешивый. Я когда его увидела в первый раз, не по себе мне стало.
— А зачем пошла к нему? — спросил Арви.
— Я на пятом месяце была. Только-только бумага пришла, что Марка убили. Я о пенсии хлопотала, да ведь мы с ним в мэрии так и не были. А старик платил хорошо, и работа легкая.
С минуту они шли молча. Потом девушка снова заговорила:
— Приехали мы. Башня синяя. Красивая такая. Вошли, там темно, прохладно, огоньки. Хозяин говорит:
«Это грозная машина, но она добра к человеку. Не бойся. Просто ей нужно увидеть молодую и чистую девушку». Не знал он тогда, что я носила маленького. Посадил меня на какой-то ящик, пошел к стене. Огоньки замигали. Он бормочет: «Сейчас настроим на невинную душу». Потом что-то такое, не поняла я. Будем, говорит, тимизировать матрицу цели. Почему он про невинную душу? Может, он про ребеночка все-таки догадывался. Глаза у него горели. Недобрые были. И что это за матрица такая?
— Оптимизировать целую матрицу, — пробормотал Арви. — Старик программирует машину… Душа Марии… Ну и программа. — Потом сказал громче. — Матрица — это такая таблица…
— Мне стало страшно. Но потом… Потом тепло стало и уютно. И я начала разговаривать с этой машиной. Сама не знаю, как это вышло. Она меня спрашивала обо всем — про отца, про мать, и как они умерли, и про Марка, и про наш поселок, и даже про кривого Артенса, который однажды в детстве дал мне пряник. А потом машина сказала, что Марк погиб как храбрец, но смерть его не принесла никому на свете ни счастья, ни даже пользы. Я заплакала, а хозяин засмеялся громко и сказал: «Все, спасибо, Мария. Теперь мой купол в норме».
Потом домой приехали, и хозяин мне выходной дал. Очень доволен был. С той поры я почувствовала, что с этой машиной, с башней этой чем-то связана. Что-то жило вот тут, — Мария положила руку на грудь, — и тянуло, тянуло… И сейчас еще немного тянет.
