Внезапно молкнут птицы, испуганные треском в зарослях. Появляется шут, его костюм слегка дымит, шляпа помята и лишена двух бубенчиков. Обе руки, шея, ключицы и ребра – поломаны и торчат под разными углами. Приближаясь к старику, шут с громким хрустом вправляет кости.
- Кто ты?! – вздрагивает старик.
- Я – шут.
- Откуда ты?!
- Оттуда, – указывает шут на синее небо, - я спрыгнул на твою планету.
- Странно, очень странно… Впрочем, главное, чтобы гость был хороший. А чем он занимается, прыгает на планеты или печет пироги – уже неважно. Ты ведь хороший?
- Я никому не желаю зла.
- Вот и славно. Присаживайся, отдохни.
Разумеется, шут, как любой мертвец, никогда не устает и в отдыхе не нуждается. Но голос старика настолько вежливый и искренний, что шут без раздумий садится рядом.
- Меня зовут Грум. А тебя?
- Я – шут, – повторяет шут.
- А имя есть?
- Когда-то было, но я его не помню.
- Как же так получилось?
- Забыл. Как и всю свою жизнь.
Вновь поют птицы, они тоже убедились, что пришелец хороший. Мирно шепчется ветер с листвой. Насупив седые брови, старик что-то бормочет сам себе, а потом…
- Как я тебя понимаю, - хлопает он шута по плечу, - воспоминания – это тяжкое бремя. Полные боли, разочарований, они тяготят душу, рвут ее, кромсают. Я рад, что тебе удалось избавиться от них. Я вот не смог.
- Воспоминания причиняют тебе боль?
- Вовсе нет, я ведь спрятал сердце в клетку.
Шут переводит взгляд на клетку, на старика, опять на клетку.
- Зачем?
- Клетка из ребер – ненадежна. Потому я и все односельчане выбрали клетку из железа. Благо, наш кузнец трудолюбив, сделал такую почти каждому. Иначе мы бы не уберегли наши сердца от лезвия воспоминаний.
Шут молчит. Мертвому трудно понять живого, как и живому трудно понять мертвого. Но шут не спешит, думает долго и основательно, прежде чем сказать:
- Послушай, Грум, мне очень нужно поговорить с каким-нибудь человеком. Но, насколько мне известно, человек – это тот, кто хранит сердце внутри, а не в клетке. Ты не мог бы вставить его обратно, хотя бы на чуть-чуть, чтобы я мог кое-что спросить тебя?
Старик взволнованно потирает грудь, где кроется за рубахой крышка на болтах.
- Нет… Прости… Не выдержу. Я бы очень хотел помочь, но… Вот если бы я избавился от воспоминаний, как ты, тогда запросто. Кстати, как тебе это удалось?
- Я умер.
- Умер?
- Умер.
- Хм…
Старик вновь погружается в размышления. Настолько глубоко, что сам не замечает, как бормочет себе под нос, кивает собственным мыслям и рисует пальцами в воздухе, наделяя эти мысли формой.
