Парень наклонился, осмотрел порванные на коленях штаны и расстроенно помотал головой.
— Вот ведь ерунда какая. А мне за что попадёт? Сам, главное, шмотки мне не покупает и сам же орёт. Порвал, видите ли! Прям нарочно я их рвал!
— Ты с кем разговариваешь? Ты ко мне?
Из открытой скрипучей калитки боком выскочил белый пёсик, виляя хвостом, а следом вышла Лариса Петровна. Поджарая бабулька в таких же, как у Севки, тренировочных штанах, в футболке с надписью «Динамо», с реденькими, окрашенными в рыжий цвет кудряшками.
— Баб Лариса, — Севка поморщился, руки саднило, и они все были липкие от крови. — Я к вам.
— Здрасьте! Что это у тебя с руками? А ноги-то, коленки!.. — Лариса Петровна прикрыла рот ладошкой. — Это кто же тебя так? Отец, что ль, извалял?
— При чём тут отец? Один хмырь толкнул и вот… — Севка растопырил пальцы и выставил ладони.
— Ну и как же ты с такими руками пропалывать собрался? Пойдём, я тебе их промою и смажу.
— Я у вас в сарае, — Севка семенил за Ларисой Петровной, едва поспевая за её туристической походкой, — видел резиновые перчатки, так я в них и нормально…
Лариса Петровна завела его на террасу и из белого садового шкафчика вынула картонную коробку из-под лото. Из неё торчали крышечками всякие лекарственные склянки.
Севка снова поморщился и отвернулся, бочком двинулся к двери.
— Куда? — Лариса Петровна проворно преградила ему дорогу. — Здоровый ведь парень. Куришь, я видела, не отпирайся. А зелёнки боишься. Или заражение крови хочешь?
Севка переминался с ноги на ногу тоскливо и трусливо. А потом зашипел, как придушенный дверью кот, когда Лариса Петровна приложила обильно смоченный зелёнкой ватный тампон к его коленям и ладоням.
— Сиди теперь, сушись, — велела она.
Севка присел на табурет, обтянутый связанным хозяйкой ковриком, положил руки на колени ладонями кверху и замер. Жжение потихоньку стихало. В террасе на газовой плитке в кастрюльке что-то побулькивало. Пахло клубникой и вымытыми полами. Стукалась полосатым тельцем оса о стекло. Севка вздохнул. Здесь ему нравилось. Почти по-домашнему, только тихо. Так бывает у них, когда отца нет. Севка задремал.
— На вот, поешь, небось целый день голодный бегаешь.
Севка открыл глаза. Перед ним на столе стояла глубокая розетка с ещё тёплым клубничным вареньем, кусок белого хлеба и запотевший стакан молока.
— Волка ноги кормят, — уже с набитым ртом откликнулся Севка.
Излишними комплексами он не страдал, жил по принципу: дают — бери, бьют — беги.
