— Мам, я как раз собирался уроки делать.
Но ни задачи, ни примеры в голову не лезли. Петька то и дело украдкой доставал из-под стола шкатулку и шарик. Рассматривал и снова прятал, оглядываясь на дверь.
Он вздрагивал от каждого стука и хлопка. А потом вдруг заснул, улёгшись на тетрадки. От них пахло чернилами и скучными уроками, что ещё больше вгоняло в сон.
Проснувшись, Петька увидел, что шкатулка и шарик лежат на столе, открытые случайным взглядам. Если бы в комнату вошла мама или Катька… Обливаясь нервным потом, Петька снова бросился прятать вещи и снова не мог найти надёжного места.
Уже вернулся со смены отец, уже запахло в доме жареной рыбой и картошкой, Катька бегала по комнатам в белой ночной рубашке и не хотела ложиться спать. Всё было как всегда. Ещё позавчера Петька бы носился вместе с Катькой, пугал бы её, выскакивая из-за печки. Мать бы ворчала на них, отец дремал бы в кресле под включённый телевизор.
Теперь Петька сидел у себя в комнате и не сходил с места, потому что сидел он на шкатулке, в которой лежал шарик.
Когда заскрипели ступеньки крыльца и кто-то постучал в дверь, Петька окаменел от страха. Мышцы во всём теле сжались, ему захотелось стать крошечным и забиться в какую-нибудь щель. Он механически встал и вышел из своей комнаты. Из коридора, оглядываясь на отца, шедшего следом, входил участковый Игорь Иванович, в форме, в фуражке. Петька и кобуру углядел, блестящую, новенькую, — она выглядывала из-под форменной куртки участкового.
Мальчик живо представил себе, как на него, Петьку Самычева, наденут наручники и под прицелом пистолета поведут через всю деревню в голубое каменное здание поселковой милиции, где на заднем дворе на верёвке всегда сушатся штаны, рубахи и застиранное бельишко Игоря Ивановича. Посадят Петьку в камеру, из зарешечённого окна будет видно реку, дом, выцветший флаг над школой…
— Это не я! — закрываясь рукой от пристального взгляда участкового, крикнул Петька. — Это не я! Это всё Колька!..
И участковый, и отец с недоумением глянули на Петьку. Отец нахмурился.
— Ты что? — сердито спросил он. — Чего раскричался? Иди к себе. Я с тобой потом разберусь, — и снова повернулся к участковому. — Так что, Игорь Иваныч, вы хотели проверить, как я ружьишко храню? Проходите, у меня в кладовке железный ящик.
Петька так и остался стоять в комнате, бледный, в ожидании разговора с отцом. Он уже знал, что всё отцу расскажет и что попадёт ему за это крепко. Но облегчения Петька так и не испытал. Опустошение. Пусто и гулко было внутри, как ни прислушивался к себе Петька. Так же пусто и гулко, как в пластмассовом украденном шарике. Ни угрызений совести, ни сожаления, ни жалости к себе, даже страх перед грядущей выволочкой ушёл на задний план, растёкся слезами по щекам и быстро высох.
