Шахматные фигуры Борька расставил по местам и вздохнул. Солнце окончательно исчезло за домами и потихоньку засасывало вслед за собой дневной свет: скоро он перестанет быть светом и превратится в ночь. Шоссейная река гудела надрывно перед коротким ночным затишьем.
Борька услышал, что пришли родители, но из своей комнаты не вышел. А они его и не тревожили. Не выходит, значит, занят. Уроки делает, шахматные партии решает.
Мать не вмешивалась в дела Борьки. Разве что занималась его внешностью, причёской и одеждой, да ещё правильным питанием — супы, каши, котлеты.
Сегодня вечером Борька сидел в комнате и прислушивался. Вдруг всё-таки позовут. Ужинать. Вместе. Но его не беспокоили…
Он рано лёг спать. Сон не шёл. Он, похоже, вырвался в открытое окно и растворился в автомобильном потоке. Сон уплыл вместе с инопланетными опавшими листьями.
«Благополучие. Благополучие, — Борька смаковал это слово. — Получить благо. Я родился в хорошей семье и получил это самое благо. Все вокруг считают меня благополучным. Ещё бы! Учусь хорошо. По шахматам уже соревнования выигрываю. Брючки и рубашка отглажены, пиджачок… Алгебра и геометрия всегда сделаны на пятёрку, вернее на шестёрку. Все в классе просят списать. И я даю! Это не проявление необыкновенной щедрости. Просто с детства учили не быть жадным, а иначе — „жадина-говядина, турецкий барабан“. А других, которым делиться нечем, учили брать у тех, у кого есть что взять, а если вдруг не дают, кричать громко и убедительно: „Жадина-говядина!..“ Теперь смешно обижаться на „турецкий барабан“, а привычка всё отдавать не пропала. Хотя так бывает жаль решения задачи, над которой просидел несколько часов. А самое неприятное, когда на уроке вызовут не меня, а того, кто списал. И для всех он станет автором оригинального решения. И если вдруг следом вызовут меня, то как я буду выглядеть с точно таким же решением? Сидишь нервничаешь: лишь бы не вызвали. Страдаешь за собственный ум. Вот уж где горе от ума, — Борька вздохнул и повернулся на другой бок, но и там сон не подстерегал, разве что подушка была прохладнее. — Отчего те, кто списывают, не волнуются, не комплексуют по этому поводу, не опасаются унизительного разоблачения? Может, когда нечего терять, то и переживать не о чем? Вот уж где серость так серость. Ни самолюбия, ни тщеславия, ни целей, ни надежд. Беспечность, безалаберность, лишь бы проскочить, лишь бы пронесло, а то, что будет потом, так ведь это будет потом. Наверное, из этих и вырастают такие, как дядя Слава».
