Лиоте нравилось, когда неунывающая подруга в письмах рассказывала ей о своих приключениях. Она читала и будто путешествовала вместе с Китти, смотрела на все ее глазами, хотя в целом мире не было, пожалуй, двух таких непохожих, как у них, судеб.
Бернард никогда не обладал особым честолюбием и не отличался прилежанием в работе. Домой он вернулся без единой царапины, но его душа и сердце были искалечены. Он уже не был тем прекрасным принцем, в которого она без памяти влюбилась и выскочила замуж в двадцать лет. Он казался уставшим от жизни стариком, который дни напролет просиживал в своем мягком кресле, закрыв глаза не для того, чтоб уснуть, а чтоб отгородиться от внешнего мира. Лиота пробовала вывести его из депрессии разными способами, но он завяз в ней глубоко, как в трясине. Потом он начал пить, чтобы заглушить душевную боль и утопить в вине всепоглощающее чувство вины. Он никогда не напивался, но принимал на грудь ровно столько, чтобы слегка захмелеть. Лишь один раз он потерял контроль над собой. И тогда на короткий миг ей удалось понять, какие мысли терзали мужа. Она как будто приблизилась к краю той ямы, в которой он пребывал, и заглянула в черную бездну. Когда он рассказал все, что с ним произошло, она почувствовала себя окруженной густым мраком. Некоторое время Бернард удерживал ее в этом мраке, но она сумела найти дорогу и освободилась от власти бездны. «О, Боже, Боже!» — воскликнула она, и Господь протянул ей Свою руку и вывел оттуда.
— Это нс твоя вина, Бернард. Не ты сотворил это зло!
— Ты не понимаешь! — с отчаянием воскликнул он. — Как ты можешь понять? Ты же не немка!
— Я понимаю не хуже тебя! Ради Бога — и ради наших детей — поднимись над прошлым!
Но он упорствовал и мысленно продолжал оставаться там, куда попал в силу жизненных обстоятельств. Он не мог подняться, выйти из тьмы и освободить свой разум. Потом он вообще перестал ее слушать.
Как только Бернард вернулся домой после войны, родители подступили к нему с расспросами.
— Тебе удалось что-нибудь разузнать? — спросил папа Рейнхардт, в то время как мама терпеливо ждала ответа сына.
— Нет, город, где проживали наши родственники, был полностью разрушен, — ответил он. — На его месте ничего не осталось. Ничего.
Он сказал это таким резким, холодным тоном, что все поняли: дверь, за которой хранились воспоминания о том, что он пережил на войне, отныне захлопнута и заперта на замок. Мама и папа никогда больше не расспрашивали его о войне.
