При имени Рерика Ильва вздрогнула, поежилась, будто от холода, ответила после некоторого молчания:
– Испугалась я очень, когда меня викинг за руку схватил. Думала, на лошадь к себе затянет и в полон увезет. А тут Рерик подскочил, норманна срезал, меня на коня кинул, и мы поскакали…
– Викинги преследовали?
– Нет. Сначала никто за нами не гнался. Только потом на пути оказались трое. Рерик их одолел. Поодиночке.
– Хороший у меня друг. Верный и надежный.
Ильва ничего не сказала. Ее начинало морозить, она стала дрожать. Мысли путались.
– Где он сейчас? – спросил Уто. – Дома до сих пор не появлялся.
– Кто? – не поняла Ильва.
– Мы про Рерика говорим…
– А-а-а… Он в Аахене остался.
Она зябко поежилась. Уто спохватился:
– Вечер наступает. С моря холодком потянуло. Пойдем во дворец.
Проводив гостей, Ильва ушла в свою горенку. Щемило сердце, хотелось выплакаться, и она дала волю слезам. Не предполагала, что такой тяжелой будет встреча с Уто… Она поняла, что не любит его и не может забыть Рерика. Он присутствовал всегда в ее мыслях, он владел ее сердцем, всеми ее помыслами. Раньше она не признавалась себе самой, пыталась уверить себя в обратном. Но сейчас, после встречи и разговора с Уто, поняла, что не в состоянии притворяться, будто любит его. Она должна расстаться с ним и во что бы то ни стало соединить свою судьбу с Рериком.
От отца Ильва унаследовала стремление к ясности в жизни, четкой расстановке в своих действиях, а также упорство и настойчивость. Поэтому она не ограничилась слезами, а стала прикидывать свои дальнейшие шаги. Подходить к матери с таким вопросом было бесполезно. Иулиания всегда с прохладцей относилась к дочери, всю душу отдавая сыновьям. К тому же ее отличало непостоянство в поступках, которое всегда вызывало раздражение у Ильвы. Она сторонилась смелых действий, прибегая к словоговорению и прямому увиливанию от принятия решений. Надеяться на нее было нельзя никоим образом. Она может или осудить ее, или ограничиться сочувствием, но потом все равно откажется поддержать в трудную минуту.
Всю жизнь Ильву тянуло к отцу. Он казался ей надежной и верной опорой. На него можно было положиться в трудную минуту, он никогда не выдавал и не обманывал даже в мелочах. Лишь бы заручиться его поддержкой. А вот в таком деле, какое она замыслила, понимания и содействия ей не получить. Если Готброд задумывал большое дело, свернуть его с намеченного пути было невозможно никакими уговорами. Десять лет назад он расставил все по местам и целых десять лет жил мыслями породниться со своим боевым другом, кенигом Ходо. И теперь он не отступит ни в коем случае.
