– Я вот что сделаю, – сказал Тэйлор, – сейчас ты разденешься догола, тебя привяжут к канату и бросят в море. Пару раз протянем под килем, а потом потащим за собой, и я посмотрю, что к утру от тебя останется. Надеюсь, что акулы получат только кости. Давай, – скомандовал он, – снимай свои тряпки, скотина.
Китаец замотал головой, прижал ладони к груди и закачался, как игрушка на «торпеде» машины. И даже начал что-то такое подвывать, покаянно и умоляюще, но заткнулся, глядя в черное дуло «беретты», что появилось у него перед глазами.
– Не хочешь сам – тебе помогут, – сказал Тэйлор, глянул на матросов, выбирая, кому бы поручить наказание. И тут китайца прорвало:
– Не надо, – еле слышно проговорил он, – я виноват, я сделал это потому, что хотел денег. Но теперь они мне не нужны, оставьте мне жизнь, и довольно. Я отдам вам «обратку», заберите ее.
– Конечно, отдашь, – доктор убрал пистолет в кобуру, но так и стоял в распахнутой куртке и держал ладонь на рукояти пистолета, – еще как отдашь. Где она?
Китаец полез под толстовку и вытащил из-под нее огненный конус, издалека показавшийся мне сказочным цветком. Он переливался в руках матроса как живой, огонь шевелился в нем. Все дружно охнули и подались вперед, но тут же отшатнулись, едва Тэйлор поднял оружие. Доктор взял «обратку», осмотрел ее со всех сторон, передал брату. Тэйлор держал ее недолго, смотрел на вещь, как мне показалось, отстраненно, то ли с недоверием, то ли с досадой, вернул брату и опустил пистолет.
– Давай, – услышал я еле различимый в плеске волн приказ, доктор приподнялся на носки, нашел в толпе Сильвера, и, как мне показалось, кивнул ему. Сильвер переместился к борту, ухватился за канат, что недавно не давал мне упасть, и тут доктор с размаху разбил «обратку» о борт. Во все стороны брызнули искристые осколки, они упали на палубу, та задымилась, дым быстро поднимался к небу, и скоро в нем исчезло все – и мачты, и экипаж, и доктор, стоявший спиной к морю и державший пистолет у головы китайца.
«Изольду» снова мотнуло, швырнуло вбок, дым поднялся над палубой, окутал меня, от него слезились глаза и перехватило горло, я попытался закашляться, но не смог. Тело сотрясали спазмы, мне казалось, что я задыхаюсь, да так оно и было – я снова ничего не видел и не мог вздохнуть. Почувствовал, как вихрь отрывает меня от места, поднимает, тащит вбок, все пропадает из глаз, и возвращается холод. Не ледяной и парализующий, как недавно, а обычный, так бывает, когда случайно искупался, причем в одежде, и теперь стоишь на берегу не в силах согреться. И я снова висел за бортом, упираясь ногами в доски обшивки, а Сильвер держал меня за капюшон куртки, тянул на себя, крыл и ската, и Смита, и безмозглого китайца, крыл последними словами, теми, что употребляются в моменты наивысшего душевного волнения, самыми изысканными оборотами, эпитетами и прочими словесными изысками.
