Да и щетинистый сегодня был одет не в пример приличней. Хотя, подумал Тихомиров, он и раньше вполне мог… я ж его толком и не рассмотрел ни разу.
– Артур Геннадьевич, – сказал Кузнечик. – Во-первых, извините за хамство и грубость со стороны моих подчиненных.
Голос у него был вялый, пустой.
– А во-вторых? – по-хамски и, в общем-то, грубо спросил Тихомиров.
Кузнечик пару раз моргнул, затем пожал плечами:
– Ну, если желаете… Во-вторых, Артур Геннадьевич, все то же. Мы понимаем, что… ну, эта елка вам, наверное, дорога как память. Она стояла во дворе долгие годы… Но, так уж вышло, Артур Геннадьевич.
– Она что, особенная? В Киеве нельзя достать другую такую же? Я так понимаю, в средствах вы не ограничены…
Кузнечик едва заметно скривился.
– Ах да, конечно. Они вам не говорили?
Щетинистый мотнул головой.
– Я, – продолжал Кузнечик, – конечно, понимаю, что предлагать вам деньги… бестактно. Но, возможно, некое пожертвование или презент…
– Так что с этой елкой? – еще больше разозлившись, спросил Тихомиров. – У нее корни из золота, сердцевина из серебра? Ее посадила ваша прабабка?
– Да кле́йма же, – почти удивленно сказал щетинистый. – Клейма и чипы. Не провезешь такую в город.
Теперь Артур что-то такое начал припоминать, вчера вроде бы в новостях было: теперь все елки в городе продавали только с «лицензией», с клеймами на срезе и с чипами какими-то. Мол, если без них – контрабанда, и штраф впаяют.
– И в само́м городе, – добавил Кузнечик, – такую нигде больше не найти – чтобы была практически бесхозная, неучтенная. А при нынешних пробках на дорогах… и снегопад этот… никто не хочет рисковать и везти контрабандой.
– А ваша, – зачем-то вставил щетинистый, – все равно же ничья.
– Ничья? – переспросил Тихомиров. – Ничья?!
– Выйди, – сказал щетинистому Кузнечик. Потом, когда дверь закрылась, снова повернулся к Артуру. – Еще раз прошу прощения. И давайте, если можно, к делу, я… ограничен во времени.
– Спешите куда-нибудь? – зло спросил Тихомиров. – А вот я не тороплюсь. И что касается елки…
– Спешу к дочери, – кивнул Кузнечик. – Иногда ведь знаете как: не ценишь и думаешь, что впереди уйма времени. А потом жалеешь.
Артур качнулся на носках туда-сюда. Потом в два шага пересек гримерку и встал вплотную к Кузнечику, глаза в глаза. Пахло от Кузнечика детским мылом, яблочным, что ли.
– Слушай, – сказал Тихомиров, – ты что ж, засранец, вот так решил, с намеками, да? Кнут и пряник, сначала о пожертвовании, а потом… – Он задохнулся от злобы и до хруста стиснул кулаки. Жалел, что подошел так близко, замахнуться никак, сглупил, и тогда он взял этого говнюка за отвороты его пальтишка, очень аккуратно так взял, почти нежно.
