— Отец!
Он остоялся, когда она возникла перед ним, прекрасная, с разгоревшимися щеками.
— Я люблю его, отче! И я ныне с ним иду!
Замер чародей, бессильно руки уронил. Отпустила чародейная хватка, Волчар шагнул вперёд, схватил девушку за руку.
— Куда? — тихо спросил Прозор. — Ты хоть ведаешь — куда?
— Хоть куда! — выкрикнула Зоряна в ответ, топнув ногой.
На миг Волчару даже стало жалко его, но чародей мгновенно справился с собой и опять стал не сгорбленным и ошарашенным, а разгневанным.
— Зоряна! — голос чародея хлестнул ударом кнута. — Поди сюда!
Но она осталась на месте.
У Волчара захватило дух. Он был готов выступать против любого врага, такого же, как он. Но чародейство… Сей час неведомая сила оденет его зелёной кожей и чешуёй, согнёт его вчетверо, поставит на корточки, раздвоит язык, отрастит длинный хвост… Или наоборот — укоротит ноги, вытянет нос и руки, оденет в перья, приделает рога… тут мысли кметя спутались.
Но чародей вдруг как-то резко сник.
— Хрен с вами, проваливайте, — пробурчал он себе под нос и шаркающей походкой поплёлся к крыльцу. Зоряна стояла столбом и смотрела ему вслед.
Волчар нерешительно потянул её за рукав, но остоялся под угрожающим ворчанием Шера. Припав животом к мостовинам двора, он мёл хвостом пыль, а его глаза горели жёлтым огнём.
Зоряна всхлипнула и бросилась за отцом.
Шер недовольно глянул на Волчара, и, утробно взрыкнув, двинулся следом.
— Вот оно тебе, — прошептал Некрас, потом с показным равнодушием сплюнул себе под ноги и развернулся. На улице, чуя звериный запах, беспокойно всхрапывал Буланый.
Уже почти совсем стемнело, когда Волчар подъехал к Лядским воротам. Вартовые вои взялись было за копья, но признали кметя из княжьей дружины.
— Далёко ль собрался, Волчар?
— Отсель не видно, — хмуро отозвался Некрас. — Отворяй ворота.
— Зачем это? — брови старшого поползли вверх. — Дождись утра да поезжай, куда хочешь. Тише едешь — дальше будешь…
— От того места, куда едешь, — холодно закончил Волчар. — Отворяй, говорю. Слово и дело государево…
Старшой несколько мгновений непонимающе глядел на кметя, ни на миг, впрочем, не усомнясь в его правдивости. Он просто не мог понять, как может быть мрачным человек, про которого в Киеве говорили: «Со смехом братцы, я родился, наверно, с хохотом помру». Наконец, пожав плечами, он кивнул вартовым. Полотно калитки медленно поползло в сторону, открывая проезд. Где-то неподалёку залаяла собака — за стенами Киева, у каждых ворот, лежали предместья-веси, не огороженных крепостной стеной. А за ними, в полях и перелесках полевыми дозорами ходит не менее сотни вартовых воев. В каждом дозоре — пять воев и столько же косматых серых псов, таких же, как отцов Серко. Мало ли кого можно встретить за городом — тати, зверьё, нежить да нечисть…
