— Ну?
— Прибыли послы, — одними губами сказал Неклюд. — И вестоноша из Чернигова.
— Где они?
— В избе, — Неклюд едва заметно показал глазами на моё жилище. — Вестоноша в сенях, послы в горнице.
— Все вместе?
— Надо было врозь? — Неклюд поднял брови.
— Да нет, — я покачал головой. Что-то со мной уже не то. Скоро на свой собственный хвост оглядываться начну.
Я поймал на себе вопросительный взгляд Варяжко и кивнул. Гридень сделал многозначительное лицо, вытянул губы трубочкой и посмотрел в сторону крыльца.
Черниговский вестоноша встретил нас прямо в сенях, вскочив при нашем появлении и одёргивая кожаный кояр, — молодой парень с рыжим чупруном и озорными серыми глазами. Его сюда привели с завязанными глазами с лесной заставы и ни имён, ни лиц тех, кто сей час сидел в горнице он не знал. Он шагнул мне навстречь и протянул берестяной свиток. Молча.
— Ел? — спросил я, разворачивая бересто.
— Кормили, спаси бог, — отозвался он степенно, но в глазах его так и прыгали весёлые искорки.
На бересте были обычные буквы, но писанные вразнобой. Не поймёшь, что и написано.
— Ладно, — сказал я, кивая на дверь. — Ответа не будет. Ступай.
Вестоноша так же молча исчез за дверью. Блазень, да и только.
— Скиталу принеси.
В горнице было чадно и душно. Коптили лучины, волоковое оконце, затянутое бычьим пузырём, пускало мало света.
На пороге я остоялся и повёл взглядом. Их было двое, — и оба остались сидеть, чему я вовсе не удивился, зная про их знатность. Один, сухощавый и быстрый, с холодным умным взглядом, приветливо кивнул, другой же, кряжистый и невысокий, с сухим грубоватым лицом, даже и кивнуть не соизволил. Ладно, переживём.
— Гой еси, добрые люди, — обронил я, шагая через порог. Сел за стол. Поднял глаза на послов. — Здравы будьте, господа — и ты, князь Мстивой Ратиборич, и ты, боярин Твёрд Державич.
Боярин, сухощавый радимич, на сей раз разомкнул губы:
— И тебе привет, славный воевода Свенельд. Рад видеть тебя в добром здравии.
Князь же и на сей раз остался верен себе, — только что-то неприветливо пробурчал под нос. Ну, погоди, невежа древлянский, — подумал я, начиная свирепеть. — А ещё князь!
Мстивой Ратиборич и впрямь был древлянский князь — племянник печально известного князя Мала. Нынешние киянско-древлянские отношения — дело печальное, сложное и многотрудное, а завязались они сорок лет тому. Я невольно содрогнулся — чересчур хорошо помнил, как тогда всё сотворилось. И ведал даже то, чего не ведал более никто во всём Киеве. Да и средь древлян многие забыли. А я вот помнил. Отчасти ещё и пото, что был одним из главных виновников.
