В глазах женщины-девочки отражались светлые квадраты окна.
— Ну, значит, до встречи в Москве.
Желтый лист прошуршал по стеклу — как по чьей-то душе чужая боль.
— Поезд в 7.30, слышала, знаю…
В тишине утренних улиц дребезжал первый трамвай.
«Твои глаза выжгли мою душу. Для моей души — это слишком много, для моих денег — слишком мало. Почему мы не можем сказать друг другу правду в глаза? Женщина-девочка, мы нужны друг другу. Я не знаю, в каком городе, в какой точке земли я позову тебя, прикасаясь руками к ночной тишине, за право почувствовать тебя рядом готовясь отдать половину жизни. Я прикоснусь к ночной тишине и где-то в глубине чужих континентов ты станешь дарить свои глаза другим, и словно выжженная пустыня — та пропасть, толкнувшая нас в объятия друг к другу. Я не знаю, что произойдет завтра. Боль уничтожит названия улиц и городов. Без тебя даже снег будет черным — в облаке пушистых светлых волос девочки, чью улыбку отнимают обстоятельства и деньги. Я был последним поддонком и зверем. Я был зверем, шел по жизни на четырех лапах, пуская в ход только клыки и злость, зная, что добиться своего можно, только пробив чей-то череп. Я был зверем — ощетинившимся, диким, злым, моя жена была просто самкой в берлоге и дети — маленькими волчатами, там, где за порогом лежал черный снег и наверху не было неба, не существовало ничего, кроме окликов и когтей еще более диких зверей. Ты оказалась только маленьким клочком нескольких дней, и пушистые волосы твои словно разметались по снегу, и снег стал белым, а ты растворилась в тепле, внезапной болью обожгла мою грудь. Маленькая девочка-женщина, я не знаю, в какой точке земли в глухой час боли произнесу по слогам твое имя, уставясь в пустоту выбеленной стенки. Говорят, в жизни мужчины остаются три женщины: первая, последняя и еще одна. Еще одна, в сумраке полузабытых одесских ночей с каким порывом ветра тебя занесло в мой гостиничный номер, с каким порывом морской волны ты ворвалась в мою жизнь, чтобы оставить в ней след. След растаявшей пустоты потому, что тебя больше не будет в той обреченности, составляющей мою боль. Ты ворвалась в меня, опалив собой все дороги и дома. Милая девочка, для моей души — это слишком много, для моих денег — слишком мало…»
Желтый лист шуршал за оконным стеклом.
— Конечно, было приятно познакомиться с твоим городом и с тобой. Надеюсь, ты не будешь в обиде за то, что произошло между нами?
— Конечно, нет. О чем речь…
