— Они считают, что я застрелил Тер-Погосяна и потом сымитировал его самоубийство, — глядя в пол, горестно вымолвил новый узник.
Откуда-то сзади раздались аплодисменты. Белоглазкин обернулся. Перед ним стоял незнакомый человек во фрачной паре, в белой сорочке и с расстегнутым воротником. Тонкие усы «пирамидкой» выдавали в нем человека светского. Но глаза!.. Таких глаз Илья никогда не видел. Они были цвета мороженых устриц.
— Это доктор Слонимский, — еле слышно прошептал Мурашкин. — Король аферистов. Среди арестантов он во всей тюрьме самый что ни на есть главный.
— А вы зря так меня величаете. Разве я бесчестный человек? — с наигранной обидой проговорил тот.
— Не извольте-с гневаться, Лев Данилович. Это я так-с, образно выразился, употребил фигуру речи. Меня ведь тоже мздоимцем величают. А ежели к этому с другого боку подойти, то я есть истинный благодетель, потому как давал людям делом заниматься, а не с бумажками по присутственным местам носиться. Простите старика, заболтался совсем.
— Ладно-ладно, Мурашкин. Вы нам яичницу, я слыхивал, обещали, так извольте приготовить. Нам с «гостем» поговорить надобно, так что прошу не мешать.
— Это я мигом-с, — проворковал акцизный чиновник и принялся суетиться у примуса.
— Присаживайтесь, сударь, к столу. — Слонимский указал рукой на табурет. — Вы, вероятно, Илья Дорофеевич, желаете знать, отчего меня доктором величают? — Не дав собеседнику открыть рот, он тут же ответил: — Так извольте, я по образованию врач. Но теперь вы, в свою очередь, по заведенному в этих местах обычаю, должны рассказать мне все как на духу. Ну-с, повествуйте о ваших, так сказать, страданиях. Что, как и почему?
Белоглазкин, как загипнотизированный удавом кролик, принялся описывать свою историю со всеми подробностями. Однако Слонимского интересовало не столько расследование смертоубийства Тер-Погосяна, сколько причины успеха «Ставропольско-Кубанского нефтяного товарищества». Не особенно церемонясь, он то и дело прерывал горного инженера, задавая ему все новые вопросы. И поданная яичница с ветчиной уже была съедена, и кофе откушан, а Белоглазкин все говорил и говорил. Наконец слушатель махнул рукой:
— Ну, будет. Вы-то, как говорится, с дороги. Прилягте, отдохните. А я пока попрошу Порфирия Доримедонтовича набросать вам бумаженцию, которую вы перепишете и отправите на волю своему приказчику.
— Простите, какую бумаженцию?
— Надобно будет сделать кой-какие платежи.
