Он прошелся вдоль сидящей троицы несколько раз, но так никого и не выбрал. Затем, приближаясь к каждому, долго рассматривал лица в упор — ничего не помогло. Каширин заметно волновался и то и дело вытягивал шею из стоячего накрахмаленного воротничка. Леечкин нервно постукивал по столу пальцами. И только сидевший напротив Поляничко, казалось, был абсолютно спокоен.
— А нельзя, вашество, папироски им дать? — робко оглядываясь по сторонам, проговорил извозчик и с умоляющими глазами добавил: — И стулку бы здеся поставить, а?
Не проронив ни слова, Каширин установил стул на указанное место. Открыв собственный портсигар, он выдал трем испытуемым папиросы.
— Ну? Теперь можешь узнать? — глядя исподлобья, пробурчал полицейский.
— Это мы мигом! — весело пробалагурил свидетель и неожиданно вскочил на спинку, словно на козлы. Оказавшись к сидящим спиной, он резко обернулся. — Он! — тыча пальцем в Белоглазкина, радостно завопил возница. — Энтот, посередке, интелихент!
Нигде время так не бежит, как в России; в тюрьме, говорят, оно бежит еще скорее.
И. С. Тургенев
Человеческая жизнь имеет удивительное свойство — меняться в один миг до такой степени, что иной раз кажется, будто это случилось не с тобой, а с кем-то другим. Она то вдруг возносит окрыленного везунчика до небывалых высот, то бросает поскользнувшегося неудачника в пропасть мучений и невзгод. И никто не знает, сколько продлится звездный час или тернистый путь. Но странная закономерность: безоблачное время всегда короче, чем период лишений. Оно словно кукушка в часах: выглянет на миг и потом исчезнет надолго. Поэтому, видимо, народ и сложил столь пессимистичные пословицы: «счастье коротко, а беда долга», «века мало, а горя много».
Эти невеселые мысли роились в голове Ильи Дорофеевича Белоглазкина, трясущегося в Черной Марии[7]. И он снова и снова возвращался к тому самому моменту, когда его опознал извозчик.
…Толстый полицейский подскочил к нему и, вырвав изо рта недавно данную папиросу, сунул ее обратно в портсигар. Точно так же он поступил и с двумя статистами. Повиснув над лицом инженера, коротышка провещал:
— Что ж ты так, мил человек, обвиноватился? Ну с армяном понятно — конкуренция и все такое… А вот за что ты драного титулярного кота отравил? У него ж нажитого — манишка да записная книжка! А-а? — гаркнул он ему в самое ухо.
От неожиданности горный инженер отпрянул, вскочил со стула и возмутился:
— Да как вы смеете! Я вам не лакей, чтобы мне тыкать!
