Когда, ошалевший, вернулся в Кедровое, решил с неделю отлежаться, а потом уже пойти с покаянной к Волчаре. Может, все бы и обошлось, если бы не Артем. И надо же было ему наткнуться на этот нож!..
Когда Артем ушел, хлопнув дверью, Степан почти выбежал из дома, направляясь к железнодорожной станции, где в качестве рабочего орсовского склада трудился Волков.
Разговор у них состоялся не то чтобы короткий, но и не длинный. Внимательно выслушав, как все было, неожиданно рассвирепевший Волчара смазал Степана по опухшей морде и, обозвав его «козлом вонючим, которому место рядом с парашей», приказал возвращаться домой а не показываться оттуда до его прихода.
А через полтора часа, когда Волков появился в доме и Степан приготовился к хорошему мордобою, который, как он сам понимал, заслужил на все сто процентов без отдачи, беседа прошла еще короче. Павел сунул ему пачку десятирублевок.
— Здесь ровно полкуска. И чтобы ты ночью свалил отсюда в любой город. Когда осядешь — дай о себе знать…
Вспоминая все это, Степа так и не притронулся к портвейну. Мучила неизвестность.
Волчара пришел в семь. «Затоваренный», — хмыкнул Степан, наметанным взглядом определив в карманах пиджака поллитровую стеклотару. И точно, коротко кивнув Люське, словно он ее знал тысячу лет, Волчара вытащил две бутылки водки, сунул их в пухлые руки хозяйки квартиры, добавив при этом:
— Прибери на стол что-нибудь. А нам поговорить надо.
— Ишь ты! И этот командует, — возмутилась было Люська, но, увидев брошенный взгляд, решила благоразумно удалиться.
— Ничего устроился, — проводив вихляющий Люськин зад взглядом, оценил хозяйку Волчара и повернулся к Степану. Он, видимо, уже успел где-то хлебнуть, и теперь глаза его, налившиеся пьяной злобой, в упор буравили компаньона. — Козел! Нашкодил, зараза, а теперь расхлебывай за тебя.
— Брось, Павло. И на старуху бывает проруха, — скривился в виноватой улыбке Степан. — С кем по пьяному делу не бывает.
— По пьяному… Загнали бы икру, а там гуляй сколь хочешь. — Он опустился на заскрипевший под ним стул, сказал повелительно: — Пока бабец твой возится, принеси-ка пару стаканов.
— Во, другой разговор, — обрадовался Степан и шмыгнул на кухню. Через минуту он вернулся, поставил стаканы на стол, рядом положил краюху хлеба, сыр. Разлил водку, на правах хозяина подмигнул гостю: — Ну?
— Гну! — не принял тот легкого тона и залпом осушил стакан. Поморщившись, он отломил кусочек хлеба, долго жевал его, потом сказал: — Кто-то шурина твоего грохнул. А заодно и журналиста какого-то зацепили.
