Эту мелодию я когда-то слышал, сказал он, когда я стала ему в ухо напевать без слов ту детскую песенку-дразнилку: у Инверницци есть задница, но нету пипки у Инвернипки. Как мне хотелось бы увидеть тебя в спортивном костюме цветов аргентинской национальной сборной! Он засмеялся: да уж, она стоила того. Твой муж никогда не спрашивает, куда ты уходишь во второй половине дня? Во второй половине дня он пишет, сказала я, пишет книгу ревности.
В газете, которую подсунул под дверь гостиничный рассыльный, стояло сообщение об ужасном преступлении в Иерусалиме: террорист взорвал себя перед входом в супермаркет и унес с собой жизни пятнадцати человек, в том числе шестерых детей. Duende, сказал Инверницци.
При последнем свидании у меня были месячные. Может, я еще могла бы и родить, сказала я, но с меня достаточно такого ребенка, как ты. А быть джентльменом тебе и сегодня не обязательно. На мне было детское платье с кольцами. Миленькое, сказал он и принялся его разглядывать; кровяное пятно было старым и оставило его равнодушным. А вот за это я сейчас тебя убью, сказала я. Он засмеялся. Я обхватила его шею обеими руками и сдавила пальцами. Его глаза расширились, как позднее в смерти. Он выгнулся, схватил меня за волосы, и в его руках остался мой красный парик. Мой маленький влажный череп, седовласая бритая головка, сморщенное личико обезьянки.
– Если научишься хорошо трахать, никогда не заболеешь раком, – сказала я.
– Аннемари! – закричал он.
По щекам у меня текли слезы. И тут он начал буйствовать; большего бешенства в любви невозможно себе представить. Аннемари! Он набросился на меня, никак не мог остановиться в своем неистовстве, и я с жадностью приняла его со всеми потрохами.
Ars longa, vita brevis. Что-нибудь еще, господин Хаблютцель?
Деревянная коробочка у него на шее моталась, как колокол, и жестко давила мне на грудь. Он никогда ее не снимал. Пояс смертника был муляжом, а вот капсюль имел пороховой заряд, когда он отправился к Шниппенкёттеру. Заряд просто разметал того. Но его оказалось недостаточно, чтобы уничтожить и Инверницци. Он только выжег ему сердце.
Еще что-нибудь? Для вас больше ничего нет, не осталось ничего и для меня. Миллион? Что сегодня миллион? Когда ходишь с кем-нибудь вместе, можно и взять кое-что у друга. Лансероте? Нет, для моего малокровия это не то, что мне надо. Гштаад, возможно, – почему бы не Гштаад? Там вы можете меня навестить. Но только не ради раз-два-три, молодой человек. Я ведь сеньора!
