Бегом до комнаты, хватаю сумку и бегом же до раздевалки.
Часы в вестибюле показывали четверть восьмого. Такси бы схватить, не до дому, конечно, но хоть до метро!
Но такси не попалось, и я бежала до троллейбуса, а потом бежала по эскалатору в метро, а потом до автобуса... И вся запыханная, потная, около девяти влетела в дом.
Дети уже спали. Гуленька у себя на кроватке раздетая, а Котька, одетый, у нас на диване. В кухне за столом, заставленным грязной посудой, сидел Дима, рассматривал чертежи в журнале и ел хлеб с баклажанной икрой. На плите, выкидывая султан пара, бушевал чайник.
- Что это значит? - строго спросил Дима.
Я сказала коротко, каким был сегодняшний день, но он не принял моих объяснений - я должна была дозвониться и предупредить. Он прав, я не стала спорить.
- Чем же ты накормил детей?
Оказалось, черным хлебом с баклажанной икрой, которая им очень понравилась - "съели целую банку",- а потом напоил молоком.
- Надо было чаем,- вздохнула я.
- Откуда я знаю,- буркнул Дима и опять уткнулся в журнал.
- А что Котька?
- Как видишь, спит.
- Вижу. Я о садике.
- Ничего, обошлось. Больше не плакал.
- Давай разденем его, перенесем в кроватку.
- Может, сначала все-таки поедим?
Ладно, уступаю. С голодным мужчиной бесполезно разговаривать. Поцеловав и прикрыв Котьку (он показался мне бледным и уставшим), я возвращаюсь на кухню и делаю большую яичницу с колбасой. Ужинаем.
В доме полный бедлам. Все разбросанное в утренней спешке так и валяется. А на полу возле дивана ворох детских вещей - шубки, валенки, шапки. Дима не убрал, очевидно, в знак протеста - не опаздывай.
После яичницы и крепкого чая Дима добреет. Я рассказываю ему про семинар.
- Ты, Олька, как маленькая, на этих занятиях полагается петь по нотам, пора бы уж знать.
Вдвоем мы раздеваем и укладываем сына, убираем детскую одежку. Потом я отравляюсь на кухню и в ванную - убирать, стирать, полоскать...
Я легла только в первом часу. А в половине третьего мы проснулись от громкого Гулькиного плача. У нее заболел живот, сделался понос. Пришлось ее мыть, переодевать, перестилать постель, вталкивать в нее энтеросептол и класть грелку.
- Вот она, икра с молоком,- ворчала я.
- Ничего,- успокаивал Дима,- это так, разовое.
Потом я сидела возле Гульки, придерживая грелку, мурлыкала сонно: "Баю-баю-баиньки, под кустом спят заиньки..." - голова моя лежала на свободной руке, рука на бортике кроватки.
Легла я около четырех, и, кажется, только закрыла глаза - будильник!
