Лоб Эль Греко чуть поник, широкие верхние веки, грозившие совсем закрыть глаза, делали его лицо старым и усталым, хоть и было ему всего пятьдесят лет. Он лишь коротко помотал головой и подошел к своему ящику с красками. Когда он бросил на палитру мазок кармина и потом мазок киновари, кардинал снова заговорил:
— Красный цвет? Но Мы ведь облачены в фиолетовый цвет, как и положено перед адвентом.
— Вашу шапочку и Ваш омофор я напишу красным, Ваше Высокопреосвященство, пурпурно красным, лицо Ваше — бледным, ворот и стихарь — белым, а фон — темным, как повелел мне Господь ради истины.
Вот тут Ниньо де Гевара был и в самом деле удивлен и даже возвысил голос:
— Господь повелевает цветом?
Эль Греко повторил свои слова и подтвердил:
— Да, Ваше Высокопреосвященство, ради истины.
— С какой же истиной вы сообразуетесь, когда заменяете фиолетовый цвет на красный, а светлый фон — на темный?
— С той самой, которую возвестил Господь, с той, что светит от восхода солнца до заката, и открывает глубокое и сокровенное, и знает, что таится во мраке.
Кардинал бросил взгляд на его напряженно повисшие руки и промолвил:
— Черное и красное — что же это открывает?
Теперь Эль Греко целиком вышел из-за мольберта, и голос его не дрожал, хоть и был очень тих:
— Огонь среди ночи.
Великий Инквизитор чуть заметно склонил голову, все его движения были медлительны и почти незаметны, как новые проявления его неподвижности, и поглядел на Эль Греко снизу вверх.
— Вы подразумеваете своей картиной Святую церковь?
Эль Греко кивнул, но теперь его охватила дрожь, и он кивнул снова и взмолился, чтобы присутствие духа его не покинуло, чтобы этот кивок не возвестил о его предательстве, затем продолжал с прежней дрожью:
— Она обернулась кровавым огнем, Ваше Высокопреосвященство!
Великий Инквизитор встал со своих кресел:
— У церкви много врагов, — спокойно сказал он, после чего добавил, что завтра, в то же время, он снова будет готов. Когда Эль Греко целовал перстень, он услышал далеко над собой зажатый голос де Гевары:
— Сегодня пополудни от места вашего ночлега отправится процессия Святой инквизиции, поглядите тогда и взвесьте в сердце своем те слова, которые будут на знамени процессии явлены миру. Известны ли вам эти слова?
Эль Греко кивнул и ответил:
— Два этих слова суть два глаза Святой церкви, да не ослепнет она ни на один из них.
Он отвесил поклон и спиной направился к двери. Даже не существуй ранее это требование этикета, он бы сам его выдумал. Теперь же, когда он уже шел по улицам, он по-прежнему ощущал у себя на спине взгляд этих глаз, этих холодных, неподвижных, темных глаз.
