– Виктория, что нового?
– Ничего. А у тебя?
– Полтора метра «Здоровья».
– Что?!
– Журнал такой есть, называется «Здоровье». В этом углу слой печатной продукции приближается к двухметровой отметке.
Сережка замолчал, и я услышала стук передвигаемой мебели. Мы трудились, как рабы на плантации, но, увы, совершенно безрезультатно. Взглянув на часы, я удивилась, они показывали без четверти два. Пора было подумывать о возвращении.
– Сережка, что будем делать?
– Ты представляешь, как выглядит этот чемодан?
– Нет. Наверное, как все старые чемоданы.
– А если это сундук, баул, тумбочка с полками?
Мы перерыли чердак по второму разу. В запыленное окошко за нами наблюдало алое закатное солнце. Продрогший, грязный и злой, Сережка первым вернулся в мансарду, помедлив, я последовала за ним. Уже в мансарде подошла к висевшему на стене мутноватому зеркалу. В нем отражался угол комнаты – выкрашенный масляной краской стол, резная полочка, лежанка, застеленная шубой из искусственного меха. Краешек шубы прикрывал металлические язычки замков… Сдернув тряпье, я увидела огромный ящик из коричневой фанеры. Мы набросились на чемодан так, будто в нем хранились сокровища всех пиратов Карибского моря. Мелькали узелки с тряпками, связки газет, а потом я увидела сундучок – ладный, окованный железными полосками, с выгнутой крышкой. С большим трудом мы водрузили находку на стол. К счастью, сундучок не был заперт, и, открыв крышку, я увидела запакованные в пожелтевшую бумагу, плотно стянутые шпагатом свертки. Ивойлов вернул меня с небес на землю:
– Барышева, пятый час. Скорее всего, нас уже ищут.
Первой мыслью было прихватить сундучок с собой, но ноша оказалась непосильной. Тогда я решила поступить так, как поступила бы на моем месте Зинаида Логинова.
– Слушай, Ивойлов, я буду до упора разбирать бумаги, а ты возвращайся домой и предупреди мою маму, она, конечно, жутко рассердится, но во всяком случае все обойдется без милиции.
Он согласился и попросил проводить его до станции, опасаясь, что неточно запомнил дорогу. Мы появились на станции вовремя – электричка на 17.00 должна была прийти с минуты на минуту. Если бы мы немного замешкались, пришлось бы ждать еще полчаса, следующий поезд прибывал на станцию только в 17.31. Шлагбаум перекрыл проселочную дорогу, где – то вдали послышался длинный гудок… И тут в ушах отчетливо прозвучали Сережкины слова: «Не дай мне уехать на пятичасовой электричке!» Как я ухитрилась забыть об этом, ведь ценою моего беспамятства могла стать его жизнь?! Если он сядет в этот поезд, то через несколько месяцев погибнет. А электричка уже притормозила у платформы, распахнула двери, готовая принять в свое чрево ничего не подозревающего Ивойлова.
