– Оставь ее! Прошу – оставь! Вы оба должны жить!
Дракула будто не слышал моего крика. Если бы существовал хотя бы один крошечный шанс поступить иначе, я бы не сделала этого. Но выбора не оставалось – надо было во что бы то ни стало спасти Таньку. Сжав покрепче обломок древка, я направила его в грудь вампира.
Говорят, осиновый кол легко входит в тело ожившего мертвеца, и это правда. Дракула пошатнулся, нетвердой походкой пошел прямо на меня, хотел что – то сказать, но из его рта заструилась темная, почти черная кровь. Он упал навзничь, широко раскинув руки, и спустя мгновение его тело вспыхнуло ярким пламенем. Тут только Танька Панкратова поняла, с кем пыталась соединить свою судьбу. Она завизжала, как резаный поросенок, и с головой забралась под шелковое, расшитое фамильными гербами одеяло.
Толпившиеся у дверей вампиры начали с опаской, по стеночке, пробираться в комнату. Между алыми губами заблестели клыки, у некоторых по подбородкам потекли струйки слюны. Упыри предвкушали роскошный ужин. Гибель Дракулы их только обрадовала, иначе, без сомнения, все «угощение» досталось бы ему.
– Танька! Танька! – Я тормошила ее изо всех сил, но Панкратова с маниакальным упорством куталась в одеяло. – Танька, я знаю, где выход!
Это было явным преувеличением, но разочарованная «принцесса» поверила мне на удивление легко. Она высунулась из своего атласно-пухового убежища, испуганно косясь на толпу упырей. Пробраться к двери не представлялось возможным, и у нас оставался только один путь к отступлению – небольшое, застекленное цветными стеклышками окошко.
Я открыла раму, и волчий вой наполнил комнату. Забравшись на подоконник, мы остановились, оглядываясь то на подступавших вампиров, то на покатую крышу, серебрившуюся в лунных лучах метрах в трех под нами. Вурдалаки окончательно обнаглели и уже хватали нас тощими руками за полы одежды. На серебро они почти не реагировали и только морщились, когда медальон оказывался вблизи их клыкастых пастей. Я изо всех сил дернула Таньку, и мы, потеряв равновесие, полетели вниз. Зажмурившись и сжавшись, я всем телом ожидала болезненного удара о черепицу, но боль не приходила. Я приоткрыла один глаз…
Коридор здорово изменился – потолок и часть стен растворились, как сахар в кипятке, а оставшаяся декорация страшного спектакля парила в черной пустоте. От созерцания бездны меня отвлек истошный вопль Таньки Панкратовой. Говорить она не могла, только указывала рукой куда – то вдаль. Я оглянулась. Он стоял рядом. Он – тот, кто недавно был мне симпатичен, тот, чьим именем пугали детей, тот, кого я заколола сломанным древком…
