А там тебя никто не ждет.
Холодно. Вадим засунул руки в карманы. От собственных мыслей холодно.
Алька, милая…
"Кубышка" пугала. Фермами высоких потолков, цветным космическим безлюдьем и рядком пустых касс.
Он бродил между полок и стеллажей как призрак, не слыша собственных шагов.
Сыры, колбасы, яйца. Купить яиц? Придти и поджарить? Или омлет? Тогда нужно молоко. И соль. Есть у него соль?
Он вдруг вспомнил про деньги. Ведь не выпустят…
Бумажка лихорадочно нащупалась в кармане и, извлеченная, оказалась дежурной тысячей. Тысяча — это много или мало? Хватит ли?
И для чего?
Мигнул свет. Усталая женщина на кассе выбила чек, потом отсчитала сдачу, спросив то ли десять рублей, то ли пятьдесят. Вадим смотрел, не понимая.
Вздох — и купюры стиснуты в кулаке.
Двери распахнулись и сомкнулись за спиной. Мокрый асфальт, ощущение зябкого тумана в голове, темнота, местами побежденная электричеством, и силуэты машин на магазинной парковке.
Домой? Домой. Он же купил? Купил.
Пакет с покупками был подозрительно легок. Заглянув в него, Вадим обнаружил в тесных полиэтиленовых складках банку тушенки и шоколадный батончик.
Странно, подумалось ему. Яица же хотел…
Но возвращаться не стал. Можно же опять что-то не то… От пятен света, попадающихся на пути, болели глаза.
В подъезде он долго вспоминал номер своей квартиры. Затем — хотя бы этаж. Помогла мышечная память — рука сама пошла вдоль жестяных коробов почтовых ящиков и остановилась на облупившемся двадцать втором.
Пальцы где-то раздобыли ключ, ключ нырнул в прорезь замка, ящик в ответ распахнул секцию. Внутри пестрел ворох рекламных проспектов. Суши. Ремонт. Пицца. Ванна. Зубы. Вадим залез рукой в это глянцевое зазывное пространство и нащупал бумажный конверт.
Конверт оказался кодаковский, оранжево-красно-белый, с заполненным ручкой адресом и его, Вадимовой, фамилией.
Алька.
Алькины, наверное, фотографии.
Гадский был свет в подъезде. Так бы он вскрыл конверт здесь же. Пришлось бежать по леснице вверх — болтались продукты, болтались мысли: двадцать два, двадцать два, номер такой, живу я там…
Будто кадровая нарезка: лестница, дверь, прихожая, кухня, вся в хлопке двери за спиной. Качество так себе — темновато, мутновато, углы плывут. Ахнула о ножку стола тушенка, наверняка получила чувствительную вмятину, если не пробоину. Что там сталось с батончиком, даже подумать страшно. Ну и бог с ними.
В комнате он рухнул на кровать, будто пух выбив снимки из одеяла. Они зашелестели, осыпаясь на пол. Настоящий снимкопад.
