— День добрый, господин Грайт!
— И вам добрый, — ответно поздоровался Берен, недоумевая, с чего капитан вдруг снова «завыкал». — Что-то случилось?
— Дело у нас к вам важное, дозвольте изложить.
— Д-дозволяю, — поперхнулся бывший сотник, выискивая глазами воспитанника.
Откашлявшись, Прокопий прижал к груди руку со смятой бумажкой в кулаке:
— Так вот, э-э… Дело! Кхе. До сего дня жили мы в Северинге, как у императора за пазухой, и горя не ведали. А нынче оглянулись на прошлое и поняли: власть дела у нас есть, а власти слова — нету! — капитан обернулся, верная стража поддержала его кислыми рожами, дескать, хреново всё. — Мы — простые солдаты, пахари и ремесленники, нет среди нас человека, готового ответ перед вельможами столичными держать да писульки… то есть бумаги важные составлять. Нужен нам в головах тот, кто и грамоту разумеет, и с законом ладит, и с власть имущими говорить умеет. Э-э… — Прокопий развернул шпаргалку: — И посему мы, добропорядочные жители Северинга, города-резервации с прифигли… приври…
— Привилегированным, — шёпотом подсказал знакомый голос.
— …Приви-кхе-кхе-нным статусом, назначаем тебя, Береник Славий Грайт, на ответственную должность градоправителя! Ура!
— Ура! — троекратно гаркнули стражники, но последнее «ура» потонуло в многоголосом рёве.
Мокрое полотенце комком теста шлёпнулось на приступок. Рядышком обвалилось второе тесто, не забыв подрыгать задней лапой.
Из-за широкой спины капитана выглянула лукавая физиономия, коей Грайт немедленно погрозил кулаком, но воспитанник только руками развёл, мол, это всё они, а я вообще мимо пробегал.
Из хаты потянуло выкипающими щами, и Берен понял, что теперь расхлёбывать придётся не только их.
* * *
Рысь не спрашивал, почему в каше солонины гораздо меньше, чем он принёс, и отчего хлеб портится так быстро, что из него сразу делаются сухари — главное, Мадинка стряпала для него, и у неё выходило на порядок лучше повара. Только однажды поинтересовался, зачем девушке понадобился кус полотна, но та с грустным вздохом показала перелатанную исподнюю рубашку, и все вопросы отпали. Мадинка оказалась бережливой, сразу на обновку ткань не пустила, а отложила до времени, понимая, как трудно было это украсть.
В осеннем обозе уехали её подружки и кладовщик, пойманный на крысятничестве: хоть мужик убеждал в своей невиновности, припрятанная в шкапчике жратва доказывала обратное. Таких из поселения сразу гнали взашей.
Мадинка осталась зимовать, не испугалась ни морозов, ни каторжников, звереющих с холодами. Девушка полностью взяла на себя обязанности кладовщика, штопала, стирала, убиралась в казармах охраны, пела, просто грела добрым словом. Очень скоро поселенцы недоумевали, как вообще раньше без неё обходились? На основную работу у Мадинки почти не оставалось времени, но если кто-то просил, не отказывала.
