У крайнего дома стояла высокая, довольно тонкая пластина, сделанная из гладкого металла, словно стела или большой щит со словами приветствия. На пластине были знаки, которые довершали сходство с приветственным щитом.
Салим достал из рюкзака свой компьютерный переводчик и быстро отсканировал изображенные знаки. А мы оглядывали открывшийся к площади широкий проход.
Вокруг была тишина. Солнце, как густой желток в бледной яичнице, вяло кипело в белесом небе. Под шипованными тяжелыми ботинками вилась мягкая пыль, и похрустывал песок.
— Интересно, интересно, — забормотал Салим. — Это переводится вроде, как «рай». Ясно, что не так… Ошибка. Не поддается расшифровке этот язык…
— Что еще? — перевел я глаза с серых холмов, которые периодически охватывал взглядом: мало ли, какая опасность может появиться оттуда.
— «Обязательно согласовывайте ваши желания и мечты с другими вашими товарищами, чтобы не пострадать самому и не нанести ущерба им», — медленно прочитал Салим и, помолчав, добавил: — Корявый перевод… А вообще, бред какой-то.
— Однако не бессмыслица, — возразил я.
— Совпадение, такое бывает, — уверенно сказал Салим. — Ну, какой это рай? Хоть бы цветочки какие-нибудь цвели…
Возразить было нечем. Хотя, я был уверен, что у каждого свой рай. Мне посчастливилось побывать на планете Ифигения тогда, когда ее только что открыли, и она еще не стала заповедником. Более фантастического зверинца и роскошной природы, я не видывал. Я вспоминал об охоте там, как об упоительном счастье, ведь мужчина в душе всегда охотник, лихой воин, метко попадающий в глаз дракона и наматывающий на руку женскую косу. Вот где был рай.
Мы пошли к площади. Мой взгляд зацепился за окно на третьем этаже. На нас смотрело большеглазое вытянутое лицо. Что-то в нем было отталкивающим. Но я остановился, широко развел руки ладонями вверх, чтобы показать, что у меня ничего в руках не припрятано, затем сложил их на груди и поклонился. Человек в окне не шевельнулся. Я еще раз внимательно посмотрел на чужака: у него был высунут язык!
Вопреки желанию потрясти головой, чтобы избавиться от наваждения, я ничем не выдал своего недоумения, оставшись недвижимым. Ведь даже самые невинные жесты могли быть неверно истолкованы.
Антон тихо прошептал:
— Странно: на всех окнах решетки, но не снаружи, а изнутри, словно опасность может прийти из домов, а не с улицы…
— Мне этот поселок показался похожим на тюрьму, — задумчиво проговорил Салим.
