Мы со Шрекером сидели, развалившись на самом центровом диване, и вокруг нас двигалось это безудержное веселье. Девушки, не найдя мест на других диванах, садились на ковер прямо у наших ног. Взрывы хохота вспыхивали то тут, то там, соревнуясь в искрометности со стробоскопами. Было весело и шумно. Допивая очередной коктейль — я уже не помнил, который он по счету, я вскакивал и пускался в пляс с очередной подсевшей к нашей компании милашкой. Когда я возвращался к дивану, то обнаруживал, что мое место занято очередной ярко накрашенной девушкой. Я тут же плюхался к ней на колени под громкий хохот всех присутствующих, и никто не возражал против такого положения вещей.
Так продолжалось бесконечно долго. Воздух от дыма и грохота стал непригодным для дыхания. Но мы пили, пели и плясали почти до утра: мы по очереди и все вместе горланили караоке, мы выкидывали немыслимые коленца под немыслимые ритмы, и я в очередной раз за прошедшие сутки был абсолютно счастлив.
Под утро мои глаза вращались в одном ритме со стробоскопами, и почти так же из них блестящими струями вылетали искры и фейерверки. Я понял теперь, почему эта комната имела такой высокий потолок. А куда деваться фейерверкам?
На улице светало, и мы со Шрекером наконец решили, что веселья на сегодня достаточно. Мы вышли на улицу и вдохнули полной грудью предутренний сизый сумрак.
— Ну, что, ты развлекся? — спросил он меня, еле-еле передвигая свой одеревеневший язык по рту.
— Еще как! — отвечал я ему такими же шепелявыми звуками, потому что мой язык тоже абсолютно высох и одеревенел от алкоголя и громкого пения.
— Как тебе мои друзья? — спросил Шрекер. — Правда, клёвые?
— Ага. Особенно девчонки.
Шрекер, покачиваясь, остановился.
— А где ты видел девчонок? — удивился он. — Я девчонок не звал.
И тут, даже сквозь алкоголь и туман бессонной ночи в мое сознание пробилась одна мысль — друзья у Шрекера — геи и трансвеститы. Получается, я всю ночь напролет веселился на гей-вечеринке? Улет! Эта мысль меня так позабавила, что я принялся хохотать, не обращая внимания на пустые предутренние улицы, которые эхом разносили мой хохот на несколько кварталов вокруг. Пара заспанных дворников шарахнулась от меня в подворотни. Шрекер недоуменно уставился на меня, не зная, как реагировать на мой гомерический хохот.
— Ты хочешь сказать, что мы с тобой всю ночь тусили на гей-вечеринке? — выдавил я из себя, захлебываясь хохотом.
— Ну, да. А что тут такого. Они все классные. Разве тебе не было весело?
