Мишель сама ему позвонила.
— Ну так как же? — с дразнящей интонацией спросила она.
— Ну так встретимся сегодня вечером? — ответил он ей в тон.
На этот раз они легли в постель.
Обнаженное тело Мишель поразило его гладкостью и упругостью. Она показала, как нужно связать ей руки и ноги пояском махрового халата и слегка отстегать брючным ремнем. Ее совершенно не волновало, что подумает девушка, с которой она делила квартиру и которая находилась по другую сторону тонкой перегородки.
Оседлав Йена, она стала энергично вращать бедрами, кривя губы в сладострастной улыбке и приговаривая:
— Мы просто наслаждаемся, вот и все. Все так делают — хотя вы, померанцы, притворяетесь, будто это не так.
— Почему ты выбрала меня? — прошептал он потом ей на ухо. — Чем я заслужил?
Мишель на мгновение стала серьезной. Прищурилась и погладила его по голове.
— Ты хороший парень, Йен. Но, кажется, не слишком счастливый.
— Ну что ты…
Но он все-таки расстался с женой. Мишель была именно такой женщиной, о какой он мечтал. Он знал и понимал ее; она ничего не утаивала. В отличие от Джесс, которая всегда была себе на уме. Даже в постели она от него ускользала. Их путь, утыканный взаимными разочарованиями, неизбежно вел к разводу. Мишель задержалась в Дитчли; они поселились вместе. А спустя два года уехали в Сидней. Йен понимал, что причиняет страдания Джесс и детям, но понимал также и то, что не может поступить иначе.
* * *
Бетт смотрела на ослепительно голубую воду, разноцветные лоскутки парусов, шлюпки и доски серферов. Возмущение, копившееся в ней на протяжении всей этой поездки, вдруг выплеснулось наружу. Йен — ее отец. Джесс — ее мать. Они одна семья и должны быть вместе. Мишель — разлучница, наглая хищница; даже ее сходство с Йеном в этот момент показалось Бетт воровством. Эта женщина перечеркнула всю их совместную жизнь и заменила теннисом, пивом и треклятыми пикниками на морском берегу.
— Твое место около мамы, — громко произнесла, почти выкрикнула она. Парочка за соседним столиком оглянулась. — Для меня вы по-прежнему одно целое. Ты говоришь, я перевернула тебе душу, а сам ушел, бросил меня. Скажешь, не так?
Появилось дикое желание хватать все подряд — ножи, вилки, даже хлеб — и бросать в отца, бить, колоть его, криками выплескивая свою боль, оттого что он бросил ее ради Мишель.
Она вдруг опомнилась.
«Я как малое дитя в истерике. Мне скоро двадцать три года. Почему же я так себя веду?»
Йен взял ее за руки.
