— Заговников?! — Баг непонимающе уставился на Богдана. Интонация, с коей еч произнес «здешних», его просто поразила. «Что же это за лисы тут? Особо крупных размеров? Со слона, что ли?»
— Ну здесь, на Соловках, этот… Кипятков назвался паломником Заговниковым. Крестьянином с Кубани. А на самом деле он здесь ставит ловушки на лис, а потом… — Богдана передернуло, — что-то вырезает из них.
— Вырезает?.. — Баг тоже начал понимать. — Так вот откуда берется «лисья рыжинка»!
Теперь уже настала очередь Богдана смотреть на друга с недоумением.
Присев на грубую каменную лавочку, каковые в изобилии были натыканы по сторонам причала, и нисколько не замечая текущего из гранита тяжкого холода, ечи наперебой принялись делиться сведениями и предположениями; Богдан рассказал Багу о поисках того, кто резал лис, умолчав, правда, о Жанне, а Баг – о своем неудачном частном расследовании, — также не обмолвившись ни про смерть Кати Ци, ни про принцессу-студентку. Потом Богдан спохватился, неловко вскочил и представил ланчжуну своих молчаливых спутников: тангутов, а также Бориса и Арсения. С последним Баг раскланялся подчеркнуто любезно: в свое время человекоохранителю повезло взять несколько уроков «смертельной животухи» и он не понаслышке знал, какое это трудное, изнуряющее бойца искусство. Чтобы достичь такого уровня постижения «животухи», какого достиг Арсений, требовались годы упорных тренировок и недюжинное упрямство, а стойкие в достижении цели люди всегда вызывали у Бага безусловное уважение. Он и сам был таким.
Вэймины, почувствовав в Баге степняка, были, очевидно, обрадованы встрече, на лице младшего даже проступила скупая улыбка; старший лишь потеплел глазами: гнетущая его внутренняя забота не позволяла пока большего.
— …И выходит, что этот самый Кипятков, прикидываясь Заговниковым, который год уж паломничает на островах, на самом деле охотясь на здешних лис, — разглагольствовал Богдан, методично вышагивая взад и вперед перед скамьей, на которой рядком сидели тангуты, Арсений, Борис и Баг. — Что-то у лис вырезает… наверное, то самое, чем лиса вырабатывает поцелуйное зелье, не зря ж именно после поцелуя, когда жидкости телесные начинают обмен, мужчины рассудок от страсти теряют… — последние слова Богдана прозвучали как-то не в меру напряженно и уж слишком тихо, будто сам с собой разговаривал. Баг покосился на друга, но ничего не спросил.
— Негодяй… — процедил сквозь зубы Богдан. Он с трудом сдерживал удивительно сильную неприязнь, необъяснимым образом охватывавшую его всякий раз, когда мысль хоть о малейшем вреде, наносимом милым рыжим созданиям, приходила ему в голову.
