Путешествуя, глаза не могут не смотреть и не видеть. Оказывается, лес полон жизни. Как описать все многообразие его ландшафта, его флоры и фауны? Насколько я помню, какой-то антрополог викторианской эпохи утверждал, что «грязь — это объект за рамками рассмотрения». Истинно викторианская и антропоцентрическая точка зрения. Где быть пыли и грязи, как не на ковре? И не человек ли является здесь объектом за рамками? А если продолжить рассуждения в том же направлении, то напрашивается вопрос: становится ли грязь менее грязной, когда она оказывается в чреве пылесоса или в мешке, вложенном в мусорное ведро?
Но — по мере рассмотрения панорамы ковра — я убеждаюсь в том, что его «Разложение видов в ходе естественного разбора, или исчезновение слабейших форм в ходе гонки ко всеобщему уничтожению» еще не написано.
Снова звонят. Я оглядываюсь, чтобы определить, с какой стороны доносится этот звук, а заодно пытаюсь оторваться от вызывающего омерзение Мукора. Даже во время этого захватывающего дух взлета я не перестаю размышлять над теми научными проблемами, которые неизбежно ставит перед пытливым разумом исследователя сам факт существования этих джунглей. Можно на миг забыть, что в другом — большем — мире борьба за существование привела в той или иной степени к некоторому упорядочению форм. Здесь же все наоборот — и взору исследователя предстает результат распада органических форм, где отброшены все понятия о стройности или симметрии. И как не поддаются научному описанию и классификации уникальные, каждая — единственная в своем роде, ажурные силуэты пылевых башен, точно так же человеческий разум оказывается бессилен постичь смысл последовательности событий, происходящих здесь. В этом мире все определяется волей случая и не зависит от степени значимости, все находится в отталкивающем человека беспорядке. Вот почему в эти джунгли почти не совались исследователи и естествоиспытатели. Здесь ничто не повторяется, ничто не является следствием чего бы то ни было. И все же, все же — кого не восхитит древность и величие этого мира, так долго скрытого от человеческих глаз? Я чувствую какое-то душевное беспокойство, которое мне трудно описать. Это состояние духа необъяснимо. Может быть, виной тому — наблюдаемое мной всеобщее стремление к покою или — на худой конец — к движению по инерции, свойственной этому миру? Я тоже начинаю испытывать стремление к покою. Меня одолевает страшная вялость, наступает полная апатия. Остаться здесь, лечь и вечно лежать на вытертом грязном ковре… Закрыть глаза… Сдаться, отдав тело во власть трупных червей…
