Нет, мне не дано описать этого. А кроме того, сейчас меня изрядно отвлекают страх и мысли о конечном пункте путешествия. В этот момент мой путеводный клубок пыли добирается до одного из самых крупных островов архипелага. На сей раз он отнюдь не встает на якорь у берега, а на всех парусах выбрасывается на скалы. Кораблекрушение! Необитаемый остров! Да, опасное дело — путешествовать по — или в — этом море.
Корабль пылевого шара не может плыть дальше в глубь острова. В лесных дебрях мне придется пробираться одной. Впрочем, я полагаю, что вскоре меня должны встретить другие проводники. Словно прощаясь, клубок пыли машет мне мохнатыми щупальцами. Я уверена в том, что на самом деле узор этих щупалец представляет собой куда более сложное и информативное послание, но, к сожалению, я не в силах расшифровать его.
С большим трудом я начинаю пробираться сквозь лесную чащу. Точнее, не я, а мои глаза. Только глазами я могу путешествовать в этом мире; а мое тело, мое огромное, грубое, такое земное тело лежит тем временем на ковре в прихожей — позади глаз. Мне сейчас даже не представить, что могло бы заставить меня пошевелить этим телом, переместить его в пространстве. Перед моими глазами раскрывается мир сверкающей пыли. Самое сильное впечатление от путешествия — тишина в этом лесу. Ковер полон если не жизни, то деятельности, ворсистый лес не лишен и своей палитры запахов — в основном пахнет старыми носками и мышиным пометом, — но все, что здесь происходит, движется или издает запахи, делает это в полнейшем безмолвии. Волокна вонзаются и вгрызаются в осевшую мелкую пыль, крохотные облачка голубоватого газа вырываются из разлагающихся частиц пищи, стадо клещей продирается сквозь густые заросли к озерам каких-то пятен — чтобы попастись на свежей поросли по их краям, откладываются микроскопические яйца, из них вылупляются новые клещи, ежесекундно с неба — из воздушного пространства комнаты — опускаются на лес новые и новые частицы пыли… И все это — в полнейшей тишине.
Петли какой-то оброненной нитки арками нависают над моей частью леса. По одному из этих мостов, конвульсивно извиваясь, ползет клещ. Он не знает, куда движется; его поиск разлагающейся органики беспорядочен, а раз в нет нем целенаправленности, то вполне возможно, что это даже и не поиск. Пропыленными глазами я продолжаю следить за клещом, замешкавшимся в верхней точке моста. Отсюда открывается отличный вид на несколько крупных упавших ворсинок, ни дать ни взять — поваленные ураганом ослабевшие от старости деревья-великаны, а также на некий объект, который, по моему мнению, вполне можно назвать пылевым шаром на самой ранней стадии его формирования. Этот мир — царство, нет, торжество беспорядка, но беспорядок этот особый — он застывший, неподвижный, как банкетный стол, когда обед уже кончился и гости разошлись. Он кипит, он кишит движением и жизнью, но в то же время он мертв.
