Огни рампы отбрасывали косые цветные блики на багровую ткань занавеса, а в ложах мерцали бинокли мужчин и дамские лорнеты. Зрители пристально изучали друг друга.
Лорд Марстон заблаговременно снял самую вместительную ложу, которую называли «царской».
Не успели они появиться там, как стоящие в партере молодые люди в коротких жилетах и с гардениями в петлицах повернули бинокли в их сторону.
В многочисленных ложах взметнулись вверх ручки, и князь раскланивался то с одной, то с другой узнавшей его дамой.
— Назавтра тебя засыплют приглашениями, — отметил лорд Марстон.
Князь обвел ложи взглядом тонкого ценителя:
— Обещаю тебе, Хьюго, я буду очень разборчив.
Прозвенел звонок, возвестивший окончание антракта, и публика поспешила занять свои места.
Произошло обычное замешательство, когда люди, уже успевшие расположиться в своих креслах, вынуждены были подниматься, давая проход другим зрителям. Наконец в оркестровой яме появился дирижер. Сумятица понемногу улеглась, хотя время от времени раздавался недовольный ропот.
Они попали на ту часть пьесы, сообразил лорд Марстон, где должна быть сцена с Огненной горой.
У подножия утопающих в снопах красного света — еще более ярких, чем рубин, — переливающихся скал копошились за каким-то занятием гномы. Затем всколыхнулись волны лазурного озера, и рубиновое пламя горы приглушили всполохи голубых огней, в которых проплывали полуобнаженные нимфы.
Картина была до того чарующая, что публика в один миг взорвалась шквалом оваций, и даже князь, казалось, был под сильным впечатлением.
После хора гномов и песни разыскивающего Золушку принца огни на рампе погасли и наступил черед фарсовой интермедии с участием пары комедиантов, чьи сальные двусмысленности заставили публику корчиться в конвульсиях.
На лице князя изобразилось выражение крайнего утомления.
Он изучал обладателей соседних лож, вопрошая себя — как безошибочно предположил лорд Марстон, — есть ли средь них хотя бы одна-единственная персона, с которой он был бы не прочь возобновить знакомство.
Когда комедианты удалились, воцарилась внезапная тишина. Театр погрузился во тьму. Очень размеренно оркестр заиграл классическую мелодию, совсем не похожую на те, что им приходилось слышать до сих пор.
— Вот ради этого я тебя и привел, — шепнул лорд Марстон.
С некоторым любопытством князь устремил взгляд в сторону сцены.
Занавес открылся, и теперь вместо кричащих, ярких красок, в которых была решена цветовая гамма основной части постановки, виднелись лишь утопающие в тени края кулис.
