Чувствуя своей пятой точкой некоторую недоговоренность, повисшую в воздухе, хозяин постоялого двора «У перекрестка трех дорог», личным повелением его величества вчера перед сном переименованный в «Б…….. ь!» (о чем последний сегодня вспоминал с некоторым стыдом, обычно ему никак не свойственным, ломая голову, как бы это эпохальное решение поделикатнее отменить), решился на отчаянный шаг: выкатил за счет заведения две бочки своего коронного «Шато тальмон» позапрошлогоднего урожая. Если вы считаете, что эта акция явилась аттракционом неслыханной щедрости, то глубоко ошибаетесь: вино было белым, а следовательно, напоминало некий вторичный продукт, качеством от которого отличалось довольно незначительно…
Все эти соображения крутились в голове Георгия, постепенно привыкающего к винодельческим традициям Франции, когда он тянул ядреную кислятину, стараясь при этом не только не морщиться, но и понимающе закатывать глаза и прищелкивать языком, более‑менее точно копируя манеру знатоков, дегустирующих бурду с таким видом, будто это настоящая амброзия. Набив оскомину на языке уже после первых двух глотков, Арталетов твердо уверовал в истинность народной пословицы, гласящей: «На халяву и уксус сладкий».
Давешний «утопленник» с хмурым видом восседал на прежнем месте, то есть на плече Леплайсана, разительно напоминая последнего выражением лица, но не проказил, поэтому на него обращали внимания ровно столько, сколько на шатающуюся тут же по столу пьяную вдрызг муху, насосавшуюся от души из щедро разлитых по столу лужиц пресловутого «Шато тальмон».
Беседа как‑то не клеилась: кислое вино прочищало голову не хуже пива, но вместе с ясностью мыслей всплывали и обрывки воспоминаний…
Георгий то и дело ощупывал золотую цепь с изящными звеньями в виде лилий, чудесным образом очутившуюся на его шее, тогда как он точно помнил, что не далее чем вчера видел ее на шее некого лысоватого субъекта, сжигавшего теперь везунчика взглядом, сидя через два столика от королевского. Король тоже старался не смотреть в эту сторону: ведь это он вчера, споткнувшись на лестнице и поддержанный под руку мертвецки пьяным, но не растерявшим при этом интеллигентности д'Арталеттом, щедро пожаловал ему украшение, снятое с шеи первого попавшегося вельможи, назначив при этом своим главным постельничим. «Чего теперь ждать от этого де Лювайи? – мучился неразрешимым вопросом Жора, украдкой озираясь. – Еще на дуэль вызовет… Или того хуже: яду в бокал подсыплет… Эх, предупреждал же меня Серега!»
