Сашка чмокнула меня в щеку, прыгнула в такси, которое я вызвал из Города, и машина унеслась прочь. Я едва успел расплатиться с водителем.
Я вернулся на дачу. Прошелся по дому, собрал грязные вещи и сунул их в стиральную машину. Достал из кладовки моющий пылесос и прошелся по дому с тщательной генеральной уборкой. «Нужно нанять домработницу», — подумал я, очищая ковер от песка, неизвестно как туда попавшего. Впрочем, вру. Песок притащил я сам, на подошве своих кроссовок.
В общем, полдня я потратил на то, чтобы навести в доме порядок. После этого немного покопался в саду, срезал несколько роскошных розовых бутонов и принес их в дом. Поставил цветы в красивую хрустальную вазу и водрузил ее на свой письменный стол. Воздух в комнате тут же наполнился благоуханием.
Я уселся за компьютер и, не отрываясь от него, просидел остаток дня. Тридцать не тридцать, но двадцать страниц я сделал легко, почти не напрягаясь. Отдохнувшие мозги выдавали текст играючи, пальцы бегали по клавиатуре со страшной скоростью, почти без остановок. «Всегда бы так», — подумал я, заканчивая главу.
Но всегда так не получалось. Иногда выдаются дни, которые я называю «кризисными». В эти дни я сажусь перед светящимся монитором, изредка выбиваю одним пальцем какую-нибудь букву русского алфавита, а в голове царит торичеллиева пустота. Иногда дисциплина берет вверх, мозги постепенно разгоняются, и я способен выдать страниц десять почти полноценного авторского текста. Но иногда ничего подобного не происходит, несмотря на все мои усилия. Экран остается молочно-нетронутым, я выключаю компьютер и ложусь спать с ощущением некоторого ужаса в душе. Как сказал Стивен Кинг: «Больше всего боюсь проснуться утром, и обнаружить, что я пуст. Что в голове нет ни одного сюжета». Да, пожалуй, это и моя самая большая писательская фобия. Но следующий день после творческой импотенции обычно приносит хороший урожай, и я успокаиваюсь.
Еще я терпеть не могу что-то переделывать в готовой книге или что-то дописывать в нее. Особенно, когда уже начинаю новый роман. Как-то раз мой издатель попросил меня сделать небольшую вставку в законченную книгу. Я промучился несколько дней и бросил. Ничего не получилось. Абсолютно ничего. Новый текст получался похожим на грубую заплату, сделанную неумелыми руками, и резко контрастировал с общим литературным языком. Я понял, что ничего у меня не получится, потому что в голове уже занозой сидел новый сюжет, который я начал переносить на компьютерное поле. Язык старого романа остался в прошлом. Больше меня издатель о вставках и дополнениях никогда не просил. Понял, что это невозможно.
