Что же я тогда купил?
Я напрягся.
Ну, да! Свою первую машину! Подержанный, но все еще симпатичный «опель»! Господи, как же давно это было!
Я открыл дверцу двухкамерного «Боша» и присел на корточки.
Самое вкусное моя жена почему-то прячет на нижней полке. Ага, вот что мне нужно: болгарская брынза, остатки малосольной семги, сырокопченая колбаска…
— Доброе утро.
Я выронил из рук палку колбасы, вскочил на ноги и обернулся. Позади стояла моя жена.
Знакомьтесь, гости дорогие. Ольга Ивановна Петербургская. Нет, это не кличка. Это моя фамилия, которую жена приняла вместо собственной после регистрации, как и полагается покорной супруге. Да-да! Вот какая у меня фамилия!
Эта фамилия когда-то стала псевдонимом моего прадеда, первого писателя в нашем роду. Родовая фамилия «Матушкин» показалась издателю не слишком презентабельной, и он придумал прадеду звучный псевдоним. С тех пор псевдоним крепко прирос к мужским представителям нашего рода, а настоящая фамилия как-то забылась, стерлась, полиняла и была выброшена на помойку.
— Привет, — ответил я неловко.
Жена прошлась по кухне и выключила чайник.
— Есть будешь?
— Буду, — ответил я и ногой захлопнул дверцу холодильника.
Но повернуться к жене спиной не осмелился. Наверное потому, что чувствовал себя виноватым.
Оля разговаривала со мной тоном сдержанного трагизма, которым хорошо воспитанные жены знаменуют возвращение блудного мужа, не ночевавшего дома. Насколько я помню, Оля вообще никогда не повышала голоса. Ее реакция на разные житейские драмы всегда однообразна, как смена времен года.
Вот и сейчас моя разлюбезная не стала обременяться повышенным тоном и ненормативной лексикой. Она так давит меня своим благородством и хорошим воспитанием, как не давит асфальтовый каток.
Хотя мне почему-то все это давно безразлично.
— Я ночевал на даче, — отчитался я.
— Да?
Опять-таки, никаких тебе нравоучений. Но было в ее тоне что-то такое, отчего я разозлился.
— Да, — отчеканил я. — Просидел за романом до половины первого. Потом лень было домой ехать. Вот и остался на даче.
— А позвонить не мог?
— Я думал, ты уже спишь.
Оля ничего не ответила. Подняла колбасу, валявшуюся на полу, и отнесла ее к раковине. Вытерла посудной тряпочкой, достала разделочную доску и начала нарезать палку тонкими ломтиками.
— Это правда, — сказал я безнадежно.
Она опять промолчала. И я не стал настаивать на своем оправдании.
Самое смешное то, что я действительно ночевал на даче. И действительно потому, что засиделся над книгой, которую скоро нужно сдавать.
