Потом, когда я пошла в школу, они за мной не последовали. Они приходили по воскресеньям, после полудня, когда в квартире царила тишина и никого не было.
А вечерами, когда гасили свет, они всегда были тут как тут, слушали меня, отвечали мне шепотом, напоминавшим шелест ветра в ветвях елей. Я помню, что любила их страстно, моих сестер и братьев, которые приходили ко мне под стол в столовой, где было темно.
Они обнимали меня своими прозрачными ручонками и говорили, что им хочется остаться со мной навсегда. Навсегда, навсегда. И когда я говорила им: я тоже, они отвечали, что это зависит лишь от меня. «Когда захочешь. Мы тебя ждем». Вот что они говорили.
За эти годы я забыла Ингрид и ее странную тягу к эмбрионам, забыла детей, которых моя мать потеряла в выкидышах, и вот сегодня, в этот жаркий июльский день, все это вернулось ко мне, как только я увидела дом из кирпича. Ингрид, у меня были к ней вопросы, но ее номер телефона я давно потеряла, ее унесли водовороты времени, и не было никакой возможности с ней связаться. Она одна могла бы мне сказать, почему сегодня мне так хотелось увидеть детей-монстров и почему, в свете этого июльского дня, я чувствовала себя такой к ним близкой.
Я с облегчением вернулась в пансион «Колокол», в прохладный сумрак комнаты, а за окном все так же торжественно катили лимузины, напоминая похоронную процессию, как будто несметное богатство и смерть требуют одной и той же пышности, одной и той же помпы. Я уснула глубоким сном и, кажется, без сновидений.
Проснувшись наутро, я удивилась, чувствуя себя свежей и бодрой, и мне подумалось, что я еще в полусне, это было в порядке вещей: мне снится день, а на самом деле еще ночь, и я сплю.
Оставалось только одно место, куда мне хотелось пойти, и тогда, говорила я себе, я покончу со всеми этими забытыми Любовями, с незавершенными встречами, которые оставили во мне куда более глубокий отпечаток, чем я думала.
Было еще свежо, когда я вышла из пансиона, над озером плыл легкий голубоватый туман, дома и улицы вернулись к былой незыблемости, служащие шли на работу, продавцы открывали решетки перед витринами со знакомым мне металлическим лязгом, не было ни лимузинов, ни праздных гуляк, никто не прохаживался по набережным, только редкие бегуны трусцой рассекали утро. Это было утро без тайн, без усталости, ясное и чистое, как те, что помнились мне.
Я решила сесть в автобус, ехать надо было в другой квартал. Квартал этот обозначал когда-то границу города, дома у самой реки, протекавшей ниже, построенные в начале прошлого века, были окружены садиками.
