— Здесь оставят нас, — вдруг уверенно произнес Фиар. — Кому мы там, среди звезд нужны? Это вы, молодые, да с детьми должны будущее строить.
Нира, сидевшая возле маленькой детской колыбельки, в которой под ватным одеялом сопели два пушистых комочка, подняла на отца тяжелый взгляд.
— Пап, не надо так говорить.
— Говори, или молчи, а все ж так правильно. Мы свое пожили. — Фиар, облокотившись на спинку стула, наблюдал за скользящими по подоконнику синими отблесками расплескавшегося по небу голубого огня.
— Если оставят тебя, и я не полечу, — твердо заявила Нира.
— Да? И что будет с ними? — Фиар кивнул на пыхтевшие в колыбели мохнатые шарики. — Не обо мне думай, а о них. Скажут старому поколению оставаться — правильно поступят.
Когда переваливает за сорок, критический срок в жизни синтраи, невольно начинаешь думать о смерти. От нее не скроешься, не заслонишься технологическими новшествами, хотя, быть может в бескрайней вселенной и есть расы, обманувшие ее. Жить хочется, но начинаешь понимать, что от единственно возможного финала никуда не спрячешься, не убежишь. На белый свет посмотреть подольше всем охота. И им, и любой иной живой тварюшке, осознающей конечность своего бытия. Однако есть нечто более важное. Другая жизнь. Та, что едва началась и не должна прерваться в самом начале. Он это понимает. Нира это понимает. Только признать не хочет.
— Любая жизнь ценна, как говорил нам старый учитель. — отчего-то Фиару вдруг вспомнилось свое детство и просторный белый школьный класс. — Но куда ценнее предоставляемые ею возможности. Если не останется тех, кто может их реализовать, какой тогда будет смысл в жизни? Я свои возможности уже реализовал. У меня есть ты, а у тебя есть Сиф с Ринном. Мой день прошел, даже твой клонится к вечеру. Скоро наступит рассвет для твоих детей. Не лишай их его.
Радио умолкло. Тихо-тихо простучал метроном, отсчитывающий секунды до начала нового дня.
— Мы возобновляем наши программы обращением к гражданам Селды лидера кайтариата. В эфире Тайш Ан-Акар. — сообщил приятный голос ведущей, правда заметно дрожавший.
Там, на студиях, сейчас было очень тяжело. Несмотря ни на что все должно было работать как прежде. Никто не должен был забыть свое место. Их учили этому с детства. Поначалу, будучи ребенком, Фиар не понимал, зачем был нужен надоедливый, постоянный психологический аутотренинг, повторявшийся в начале рабочего дня, в конце, утром и вечером каждый день. Слова о высших ценностях, о будущем расы, о недопустимости разногласий и вражды. Слова о вреде раскола общества. Все встало на свои места только сейчас. Это делалась для того, чтобы когда придет давно просчитанный день, нация не дрогнула. Не погрузилась в бездну паники. А продолжала действовать как отлаженный механизм.
