Несмотря на две таблетки снотворного, Даллас спала плохо. Она встала за час до того, как надо было быть на студии, и уложила все вещи Коди. Два чемодана. Большую часть своих личных вещей он хранил у мамочки. Слава Богу, он ничего не сказал матери! И хорошо, что все это кончилось, не успев, в сущности, начаться. Если бы Коди не выступал, все это могло тянуться бесконечно. Ее ошибка. Она его не любила. Она вообще не знала, что такое любовь. И мириться с таким сексом она тоже не намерена, ни за что в жизни.
Она поплавала в бассейне, выпила апельсиновый сок с тостом и постаралась выбросить из головы всю историю с Бобби.
Но не смогла. Перед ее мысленным взором так и стояла эта убогая комнатенка и скорчившаяся на полу Бобби…
Если бы она могла организовать пристойные похороны, по крайней мере, послать цветы. Но нельзя ей в это ввязываться, яснее ясного.
Она уже уходила, когда зазвонил телефон.
— Прости меня, прости меня, прости меня, — сказал Коди, — я подозрительный, ревнивый, я не дал тебе объясниться, я…
Она перебила его.
— Ты был прав, Коди, ты все правильно предугадал. Все вышло, как ты ожидал. Уж такая я есть.
— Но я не…
— Нам надо поговорить. Можешь прийти на студию к обеду?
Он согласился. Она вздохнула. Не так-то легко будет ей сказать ему, что они и не были никогда женаты, что все это шутка. Может, он почувствует облегчение?.. Ей самой явно стало легче.
Кэрол Камерон спала голой, надев черную маску на лицо и заткнув уши заглушками. Если ворвется какой-нибудь насильник, она, скорее всего, и не узнает, что чужой в доме!
Коди выскользнул из королевских размеров кровати рано утром и сварил себе кофе в ее миленькой крошечной кухоньке с ситцевыми занавесками. Он устал. Он никогда не знал, что траханье — настолько атлетическое занятие. Если бы присуждали Оскара за живость и изобретательность в сексе, Кэрол Камерон обязательно бы его получила!
Интересно, а о нем она что думает? Хорошо? Плохо? Никак? Отлично?
Он вспомнил свою первую девушку. Секретарша, на несколько лет его старше, а ему тогда было двадцать, он поздно начал из-за неусыпного контроля мамочки. Так или иначе, после великого события он терпеливо дожидался ее приговора, а когда девица ничего не сказала, заставил себя спросить:
