Она посмотрела на него горящими глазами и вцепилась обеими руками в крыло.
— Близка опасность, ближе она… ближе.
Это крался вдоль фургона цыган Нагнёток с ножом в зубах.
А капрал Пыпец, словно заворожённый, слушал сладкий голос цыганки.
— Если даже погибнешь, принесёшь пользу людям, и после смерти они станут хвалить тебя, — говорила она, думая о том, как он, ощипанный и выпотрошенный, будет вариться в кастрюле.
Вдруг крышка котла, стоящего позади цыганки, приоткрылась, в щели показалось искажённое от ужаса лицо, и послышался свистящий шопот: «Беги!»
Словно очнувшись от дурмана, петух шарахнулся в сторону, вырвал крыло и высоко подскочил вверх.
Цыган Нагнёток кинулся за ним, но успел выдернуть только самое длинное перо из петушиного хвоста. Стуча подкованными сапожищами, злодей погнался за Пыпецом с ножом в руке.
— Ничего, ничего, мы поймаем кукурекающего дурня, — запела Друмля и звонко рассмеялась, будто перстень упал в хрустальную вазу.
Петух бежал через лес. За ним гнался цыган. За цыганом с криком бежала Друмля, а сзади увязались кровожадные блохи.
— Он убегает, — шепнул Мышибрат, заслышав треск ломающихся веток.
То справа, то слева раздавались крики и мелькали сквозь листву фигуры петуха и Нагнётка. Петух старался сбить цыгана с пути. Наконец он выскочил на дорогу и, взметнув шпорами пыль, крикнул пронзительным голосом: «Братья, бежим!»
Друзья углубились в лес.
Когда звери остановились, задыхаясь от быстрого бега, они услышали лишь, как шумят деревья на закате. Друзья прижали лапки к громко бьющимся сердцам и прислушались, — нет ли погони. Но в лесу было тихо.
— Я почувствовал нож на горле, — воскликнул петух, — я спасся чудом от смерти.
— Мы так боялись за тебя! — мяукнул Мышибрат, вытягивая с удовольствием хвост.
— А я едва успела крикнуть своим блошкам: «Держитесь за мех», — так здорово мы мчались.
— Твои блохи — это кроткие создания в сравнении с кровожадными блохами цыгана.
— Мы ничего не потеряли?
— Узелок капрала у меня, — сказал кот.
— Значит, в порядке.
— Уйдём поскорее из этих опасных мест.
Медленным шагом звери вошли в темнеющие анфилады дремучего леса. Солнце уже село. Мохнатые ночные бабочки летали над цветами, от которых аромат, особенно пряный в этот вечер. Где-то далеко-далеко слышалась песня, ей вторили задумавшиеся деревья:
«Я была с тобой везде:
И в походе и в труде,
У цыгана я теперь,
Тяжко, грустно мне, поверь…»
Мелодия рассыпалась в печальном вздохе.
