Я сложила карту и горько произнесла:
— Мы не подходим друг другу.
— Конечно, не подходим! — с готовностью согласился Гийом, не отрываясь от дороги. — Я думал, ты хотя бы умеешь читать эти славянские названия, а ты только на романских языках сносно изъясняешься. Это я и сам могу.
У меня в горле стоял ком: я расстаюсь с ним, а он низводит все к лингвистике. Какие же подобрать слова, чтобы до этого бесчувственного чурбана дошел трагизм момента…
— Ну ладно тебе, не плачь. — Он скосил глаза в мою сторону и ласково потрепал по колену. — Вон, смотри, мужик идет, сейчас у него спросим.
И он подъехал к мужику так, что тот оказался ровно напротив моего окна. Мне на плечи снова тяжело опустилась Ответственность.
— Петроль![13] Фью![14] Карбуранте![15] Бензин! — атаковала я прохожего из-за полуопущенного стекла.
Тот неопределенно махнул рукой в направлении, обратном ходу нашего движения. Гийом зарычал одновременно с мотором, и машина, взрывая камни и песок, развернулась на триста шестьдесят градусов. Прохожий ошарашенно провожал ее глазами.
Оттого что я узнала дорогу, чувство вины странным образом усилилось.
* * *
Обессиленные поисками заправки и расставанием, мы сдались чарам прелестного домика в семнадцати километрах от Загреба; задником к нему служил озерный пейзаж, особенно умиротворяюще выглядящий в густых сумерках после дня пути и рюмочки пелинковача за ужином. Мы заснули как убитые, успев только взять с будильника обещание поднять нас в семь тридцать… Так случилось, что проснулись мы в девять. У Рыб отношения со временем строятся на взаимном недоверии: семь тридцать никогда не означает именно семь тридцать, а что-то вокруг семи тридцати — как правило, с уклоном в восемь пятнадцать. Но девять — это уже ни в какие ворота. О неспешном прощальном завтраке не могло быть и речи. Побросав в багажник неразобранные чемоданы, мы впрыгнули в машину и стали хором отсчитывать оставшиеся километры до аэропорта. По карте их было немного, и с каждым энтузиазм нарастал. Но вскоре мы поняли, что указатели посылали нас куда угодно, но только не к аэропорту. Они крутили и вертели нас по всем развязкам, перекресткам и объездным путям, предлагали посетить исторический центр или продолжить путь на восток, к границе с Венгрией. Спросить дорогу тоже было решительно не у кого, а до конца регистрации на рейс в Москву оставалось двадцать минут… Я ведь говорила уже, что мы всегда и везде опаздывали и ничуть из-за этого не расстраивались?.. Завидев указатель на зал вылетов, я выскочила из машины на ходу и понеслась искать стойку регистрации. Если только представитель авиакомпании еще на месте, я сумею разжалобить его и заставить выдать мне посадочный талон, хотя время для этого истекло полчаса назад и самолет готовился к вылету через десять минут. Гийом бежал следом, волоча мой тяжеленный чемодан. Следом за Гийомом бежал полицейский с криками: «Мистер!.. Мистер, вы оставили машину с дверями нараспашку!»
