— Можешь сделать мне одолжение? — спросил он вдруг.
Я с готовностью кивнула.
— Я так и не успел подписать открытки друзьям и знакомым. Сделаю это сейчас. Бросишь их завтра в почтовый ящик?
— Конечно!
Он высыпал на кровать два десятка почтовых карточек с классическими видами Брюсселя. Мы покупали их вместе в сувенирном ларьке, куда зашли однажды погреться. Вот заснеженная Гран-Плас, ощерившаяся фасадами пламенной готики. Вот сверкающие на солнце шары Атомиума, который мы так и не увидели. Вот Писающий мальчик, снятый в три четверти и снизу — самый популярный ракурс. Я тогда еще подумала, как это глупо — и как это мило — рассылать безвкусные открытки типа «Привет из Брюсселя» по двадцати адресам. Они сделаны из другого теста, эти европейцы.
Гийом сосредоточенно подписывал карточки, одну за другой. Я незаметно заглядывала через плечо, надеясь распознать сочетание букв, похожее на Daria, желательно в сочетании со словами amour или хотя бы belle[7]. Ничего подобного. «Папа, мама, у меня все о’кей, привет из Брюсселя». Дата и подпись. Сухарь!
Завтра он уедет, и все закончится. Больше мы не сорвемся в Амстердам от нечего делать. Больше не побежим через полстраны в бар на выступление джаз-квинтета. Больше не будет спазмов под ложечкой при виде ресторанного счета. «Не влюблена ли я?» — спрашивала я сама себя, заглядывая в тайники девичьей души. «Нет», — находила неизменный ответ.
Утром я проводила его до выхода из отеля. Мы поцеловались на прощание, пообещали друг другу держать связь. Я посмотрела, как он пересекает площадь, увлекая за собой маленький черный чемоданчик, будто собаку на поводке, и уныло побрела в отель. Хорошо, что я предусмотрительно оставила себе пару часов на то, чтобы дать слабинку. Слабинка могла и затянуться. Увидев мое выражение лица, хозяин отеля — он же ресепшионист, он же официант за завтраком — спросил, не подать ли чего-нибудь покрепче к утреннему кофе. Я покачала головой, а он отечески похлопал меня по плечу. Держу пари, в тот момент он сам себя расхваливал за то, что не поселил нас в номер с раздельными кроватями.
* * *
Первое, что я заметила, — твидовый пиджак в мелкую коричневую клеточку с кожаными нашивками на локтях. Второе — наметившийся второй подбородок. Но в остальном нельзя было отрицать, что мужчина, пересекающий Гранд-плас решительными шагами, — Маартен Уэнс, которого мое воображение законсервировало загорелым и подтянутым, в узких плавках, в его идеальные двадцать шесть. Я даже не успела разнервничаться или задаться вопросом, в какое место его правильней поцеловать — в губы или все-таки в щеку, — он сгреб меня в охапку и закружил. Замелькали перед глазами стрельчатые фасады домов гильдий, торговцы горячими вафлями, японские туристы, наводившие на нас дула-объективы, дети в разноцветных дождевиках…
