— Покачивайтесь плавнее на ногах, вращаем бедрами! — командовала Дина, — представьте, что вы тростник на воде, медленно, медленно двигайтесь вправо и влево.
Латиноамериканские танцы сами по себе были быстрыми, ритмичными, несущими скрытую сексуальную энергию, а румба, своей страстной музыкой, выражающей страдания любви, только усиливала этот эффект. Стас ощутил некоторое волнение в крови.
Он посмотрел на Машу, которая, в свою очередь внимательным взглядом сопровождала все движения Дины. Лицо девушки было спокойно, безмятежно, только небольшой пухлый рот приоткрылся, обнажая ряд ровных белых зубов. «Вот корова!» — со злостью подумал Гусаров.
Потом, следуя указаниям Дины, пары начали двигаться.
Гусаров и Маша плавными шагами пошли рядом. Стас держал Машины руки, и они казались ему холодными, безжизненно-ватными. Словно он пытался танцевать с бесчувственной куклой. «Вот хрень, надо попросить Дину заменить эту толстушку, — подумал он, — ей только со стулом танцевать!».
В свою очередь Маша очень волновалась — Стас был популярным молодым человеком в их студии. В отличие от студентов он хорошо зарабатывал, что можно было видеть по его дорогой одежде и повадках плейбоя. Он мог бы повести в бар несколько девушек сразу и там их кормить, поить за свой счет. От стареющих дядек его в выгодную сторону отличал возраст, поэтому ему не надо было пыжиться, изображать энерджайзер, как это пытались делать Петрович и ему подобные возрастные дядьки.
Стас был веселым и остроумным, с ним не было скучно. Многие девушки хотели бы познакомиться с ним ближе, и Маша не была исключением. Быть в паре с Гусаровым, в её понимании, все равно, что танцевать с известными актерами Безруковым или Хабенским или публичным человеком вроде олигарха Прохорова. Она волновалась, трепетала внутри и была скована.
Вместе с тем, Маша чувствовала, что не нравится Стасу, что он недоволен, как она ведет себя, как движется в танце, как улыбается ему. Ей казалось, что улыбка у неё жалкая, растерянная. «Я же не такая, — в смятении думала она, — я же не скучная, не ботаник! Пусть он меня спросит о чем-нибудь, пусть только заговорит! Тогда увидит!».
Но Гусаров, ни о чем не спрашивал, он выполнял фигуры румбы, разные формы движения этого танца от имитации объятий до раскрытия, закручивал Машу по спирали, высокого поднимая её руку, проделывая это с отрешенным, холодным лицом.
«Я ему в тягость, — продолжала думать Маша, — от меня стесняется, что я такая. Конечно, где мне до Лады? Она худая, стройная, со мной не сравнить. Почему у меня такое уродское тело?»
