Когда Джованни объявил о том, что ужин подан, Элли поняла — кое-кого не хватает. Она вполголоса обратилась к княгине с вопросом о том, где же Эрнесто и Сильвия.
— Их здесь нет, — спокойно ответила ее крестная. — У Сильвии началась мигрень, такая сильная, что Эрнесто отвез ее обратно в Рим. Какой хороший, заботливый муж! И не волнуйся о своем возвращении! Чезаре уже сказал, ты поедешь с нами. Можно также сразу распорядиться о том, чтобы вещи из твоей квартиры перевезли во дворец. Так удобнее, ты согласна?
Нет, Элли не была согласна, но понимала — нет смысла отвечать «нет». И с каких пор Сильвию мучает мигрень?
«Словно я пытаюсь выбраться из лабиринта, — горько думала она, идя в столовую. — Куда бы ни повернула, всюду натыкаюсь на стену».
Позже, когда она подняла глаза и наткнулась на изучающий взгляд Анджело, Элли поняла: эти тупики — меньшая из ее проблем.
Попав во дворец Дамиано, Элли поняла — здесь все идеально.
Она переходила по мраморному полу из одной огромной с высокими потолками комнаты в другую. Она спала на лучших льняных простынях, изысканные блюда подавались на фарфоровых блюдах.
Маленькая квартирка Элли целиком бы поместилась в ее нынешней спальне, не говоря уже о примыкающих к ней маленькой уютной гостиной и роскошной ванной комнате. Ее подержанный «фиат» казался ничтожным придатком к лимузину князя и элегантной «альфа-ромео» крестной, припаркованным на гравийной площадке перед дворцом.
Элли возмущало физическое присутствие графа во дворце, куда он регулярно приезжал, ужиная здесь несколько раз в неделю. Но даже мысль о том, что все это лишь часть игры и он приезжает повидать князя Дамиано, не облегчала ее мучений.
Анджело присылал Элли цветы. Ее гостиная была заставлена цветами.
И он целовал ее. В основном руку или чмокал в щеку, но иногда и в губы — всегда, когда она не могла уклониться.
Конечно, девять из десяти женщин спросят ее: почему ей не хочется поцелуев самого привлекательного мужчины в Италии? Но Элли так и не смогла придумать ответа. Краткие минуты в постели в его объятиях, когда она превратилась в незнакомку для самой себя, научили ее этому. И от подобных воспоминаний у Элли все еще пересыхало во рту, а тело дрожало от неизвестных ей ощущений.
И Элли твердо решила: все так и должно оставаться.
«Я прирожденная старая дева», — сказала она себе, но от этого сравнения ей не стало легче.
Она с трудом переносила знакомство с его родственниками. Тетя Доротея, одна из их первых гостей, внушительная матрона, изучающе оглядев Элли с ног до головы, коротко кивнула, будто выражая свое одобрение. Это совершенно ее сокрушило.
