Прошло полчаса, а мы все еще купались в кондиционированной прохладе машины. Я не сводила глаз с голубевшего за правым окном океана и мечтательно воображала, как выглядит Алекс в форме, пока Джек не прервал мою задумчивость, кивнув налево. Мы подъезжали к развилке. Большой указатель предупреждал о повороте на базу морской пехоты Лагерь Пендлтон.
Когда мы проезжали поворот, несколько армейских грузовиков обогнало нас. Я скосила глаза им вслед.
— Так вот где ты работаешь?
— Именно здесь.
— Лагерь большой? На вид большой.
— Двести квадратных миль. Последние полчаса мы едем вдоль него.
Я немножко подумала.
— Ты живешь не на базе?
— Нет, наши там не живут. Нам надо быть поближе к Сан-Диего и к границе.
К границе? Надо думать, с Мексикой, а не со «штатом апельсинов». [5]Я задумалась, зачем так надо. Наркотики? Нелегальные иммигранты? Джек всегда переводил разговор на другое, стоило мне спросить, чем же все-таки занимается его часть. Я знала, что их, слава богу, не используют за границей, но после такого серьезного курса подготовки немного странно торчать в солнечной Калифорнии, разгуливая в штатском и гоняя на роскошных машинах. И, кстати, разве наркотиками и иммигрантами не положено заниматься полиции и пограничникам?
Еще несколько миль — и мы въехали в Ошенсайд. [6]Маленький, выбеленный солнцем городок растянулся по берегу океана; такие поселки показывают в кино — и над ними лениво раскачиваются на ветру пальмы. Мы проехали несколько улиц и свернули у маленького двухэтажного дома, стоявшего чуть на отшибе. Квадратный двор зарос жесткой травой, вдоль фасада тянулась деревянная веранда. Подъехав к встроенному гаражу, Джек нажал кнопку на приборной доске, и гараж сам открыл нам двери.
Когда мы вошли в дом, я остолбенела. Мне представлялась скромная обстановка, что-то вроде его старой спальни, а открылся интерьер из журнала «Идеальный дом». В холле у меня перехватило дыхание при виде деревянного столика для писем, стоявшего у двери. Ему было здесь не место. В последний раз я его видела пять лет назад, в нашем вашингтонском доме. Приглядевшись, я высмотрела еще две-три памятки детства: беленый книжный шкаф в гостиной, репродукция с картины Клее и древняя вешалка у входной двери. Не удивительно, что мне сперва показалось, будто пришла домой. Это было все равно как надеть зимой старое знакомое пальто. Мама никогда сюда не входила, но ее рука чувствовалась повсюду.
Кухня, куда провел меня Джек, выглядела чуточку старомодной: большая керамическая раковина, потрескавшийся линолеум на полу и шаткий старый стол со стульями. Я поискала взглядом что-нибудь знакомое, однако узнала только открытку с Биг-Беном, прилепленную на дверцу холодильника — я сама послала ее Джеку год или два назад. На обратной стороне — откровенное вранье, мол, я счастлива и довольна жизнью. Я подошла поближе. Открытка вклинилась между россыпью листков бумаги и парой фотографий. Я поежилась, узнав на одной себя. Снимали три года назад, в наш последний приезд в Вашингтон. Взглянув на снимок, я вдруг пожалела себя четырнадцатилетнюю. Лицо было испуганным, словно девочка на фото скрывала страшную тайну. Шутка в том, что в то время я понятия не имела, какие бывают страшные тайны, — была просто испуганным подростком, в смятении от раскола между отцом и братом, и сомневалась, увижусь ли еще с Джеком или с его лучшим другом. Мне захотелось порвать фотографию в клочья, но я сдержалась.
