«Что тебе?»
«Говорят, часового кто-то прикончил. Вчера ночью».
Ты заставляешь себя говорить спокойно:
«Да что ты! А какого часового?»
«Того, что детей наших застрелил. Говорят, того самого».
«А зачем ты мне об этом говоришь?»
«Да так, просто…»
Но ты не веришь ему и слово за слово начинаешь выспрашивать:
«Ну и как, поймали они его?»
«Кого?»
«Того, который часового прикончил».
«Говорят, нет. Даже не ищут… Такой слух ходит. Охранники объявили, будто несчастный случай произошел…»
«А может, так оно и было».
«Какой там! Прикончили его. Дело ясное».
«А как же тогда?..»
«Боятся эсэсовцы. Знают, что весь лагерь поднимется. А восстание им сейчас ни к чему».
Этот миг ты никогда не забудешь!
«А помнишь? — доносится голос твоего товарища по нарам, как я тебе говорил, что дети для нас будто целая армия. А они и есть целая армия! И эсэсовцы дрожат перед ними!»
Больше вы не говорите в эту ночь, но спать ты тоже не спишь. Все думаешь о Станеке и Грит. Жалеешь, что они так и не узнают: ведь это ты прикончил часового-эсэсовца. Может, они стали бы о тебе лучше думать? Сами-то они так же поступали. Поздновато ты это понял, теперь ты это сознаешь, но разве такое бывает когда-нибудь слишком поздно? Для Грит — да.
Но скольких ребят и девчат воспитывают в духе ненависти к Станекам? Если бы ты мог это изменить!
С той ночи эта мысль постоянно преследует тебя. Как бы ты мог загладить свою вину перед дочерью? Ведь если когда-нибудь все люди будут такими, как Станек и она, то этот ужас уже не сможет повториться. Они были одиноки, поэтому они погибли… Через два года тебя освобождают. Из лагеря ты выходишь совсем другим, чем был когда-то. Теперь ты твердо знаешь, в чем твой долг. Скорей, скорей за парту, ты будешь учителем… И учениками твоими будут Станек и Грит».
Мой друг умолк. Я тоже молчал. В такие минуты не находишь слов. В щели между досками, которыми было забито окно, чуть просвечивает новый день.
Друг мой поднялся и подошел к ребятишкам, спавшим на его кровати. Он смотрел на них и улыбался. А потом проворчал:
«Нет, погляди-ка на этого разбойника! Думает, он один тут спит. Стащил одеяло с девчонки!»
Но он оставил мальчику одеяло, а девочку укрыл своим, подняв его с полу.
Где-то далеко-далеко прокуковала кукушка, должно быть в пригородных садах…
Учитель Линднер давно уже окончил свой рассказ, а пионеры все еще сидели, подавшись вперед, как будто чей-то голос повторял еще раз все, что они только что услышали.
— Поздно уже, ребята! Дома, наверное, беспокоятся, — тихо проговорил учитель.
