В десять вечера иду спать. В комнате нечем дышать. Жарко. Заваливаюсь в постель и быстро засыпаю. Ночью то и дело слышу причитания соседа: Verfluchte Scheiße![50] Засыпаю. Просыпаюсь от того, что сосед пердит. Не пукает, друзья мои, а именно пердит. До ужаса громко. Как из пушки. Ба-бах!!! В первый раз в жизни становлюсь свидетелем подобного. Опять его голос: Verfluchte Scheiße! Слава богу, нет запаха. Чего нет, того нет. Мирно спим дальше. Утром нас будит медсестра. Я спросонья говорю ей «доброе утро» по-русски.
На выходные в отделении остаются лишь четверо. Тишина, покой. Компьютер с утра и до вечера, с утра и до вечера… Утешеньице моё железячное, почему я от тебя никогда не устаю?! Кто из кого черпает энергию? Если бы я с ним не связался, то точно бы сошёл с ума за последние два года.
Начинаю писать своё первое письмо. Запоем. Чувствую необходимость писать. От этого занятия отвлекает лишь необходимость под вечер уходить с книгой из комнаты.
Старик-сосед — местный, из Вуншдорфа. Он отчаливает на весь день домой к маме. Надо же, у него ещё мама есть. Он же сам дед. Потом оказывается, что ему всего лишь 56 лет. Моя проблема наоборот. Маме 81 год. Возвращается он в клинику к семи вечера, как положено. Тут же укладывается спать. Я, чтобы не мешать ему своим компьютером, плетусь с книгой прочь.
Опять пару раз за ночь выстрелы и каждый раз один и тот же комментарий: Verfluchte Scheiße!
Мультяшным умом, своей первой профессией, представляю себе, как от пердежа подпрыгивает его одеяло или же дымится пробоина от снаряда.
Просыпаюсь от сильной боли в груди. Опять как тогда — в пятом отделении. Бесы-бесы. Опять же лежу — жду, пока само пройдёт.
Просыпаемся, завтракаем, включаем компьютер.
Сосед с утра наблюдает за мной: Как стенографистка. Долго учился так печатать?
Я: По-русски — один день, по-немецки — дня три. Потом уже годами непроизвольно работал над скоростью.
Он: Хороший сосед.
Я: Простите?
Он: Ты хороший сосед. Тот, до тебя, был ужасный. Всё ему не нравилось. Бельё своё бросал на пол. Везде бельё. И здесь, и здесь. Перед дверью садился на пол. (Показывает как). Дверь не открыть, не выйти. Очень тяжело. Ты — другой. Я уже к тебе привык.
Я постоянно думаю, что он как-то странно говорит, словно иностранец — на чужом языке. По построению фраз. При этом чистокровный немец.
Я обожаю стариков. Поэтому даже эти его ночные «выходки» меня от него не отвращают. Он, как и Ралука, ужасно неопрятен, безумен, но приятен. Он напоминает мне моего деда. Я всё не могу поверить в то, что он ещё по сути дела молодой мужик. Я чувствую себя внуком по отношению к нему, хотя между нами лишь 20 лет разницы.
