На этот раз она что-то пела и говорила по-румынски. Андреас, уроженец Румынии, пытался услышать что именно.
Было уже поздно, и Анди ушёл. Я сидел один и смотрел на розы, которые он мне принёс. Их уже кто-то переставил с подоконника, рядом с которым мы сидели, на стол.
Мимо проходит одна дама. Худая, сплошь седые волосы, лет за пятьдесят. Она всегда с дамской сумочкой. Ни с кем не разговаривает, но регулярно предъявляет претензии медперсоналу. Я ленюсь послушать, что именно те делают не так.
Она оглянулась по сторонам и быстро взяла одну розочку с собой. Через какое-то время вернулась и взяла ещё одну. Меня она упорно не замечает. Я не стал ждать кражи третьей, сдал свой плейер на ночлежку и пошёл в свою палату. По дороге меня застал звонок Акрама. Я был уже в шутливом настроении. Кругом сплошной театр. Я смотрю на всех этих пациентов и думаю, что все они как плохие неубедительные актёры. Но при этом — всё это правда, реальность. Они здесь все воистину тронутые.
Да, Андреас привёз мне также бумагу и карандаши для рисования. Я признался ему, что уже подумывал о том, чтобы «взять шашки в руки». Очень своевременный подарок.
На следующий день я отправился в город. Точнее будет сказать — на главную улицу деревни, на так называемую пешеходку. Иду покупать себе самое необходимое для жизни: бритву, расчёску, словарь, рапидографы и картон для рисования. Был уверен, что займу себя рисованием. Но рисовать не получилось. Желания в руки не пришло. А головой я рисовать не умею.
Меня к тому времени перевели в другую палату, лишив тем самым искушения повыкручивать шурупики из фанерки. Палата с облегчённым режимом. Душевая с туалетом открыты весь день. Я прожил в ней два дня в полном одиночестве. Поставил стол к окну и всё время сидел, рисуя, пытаясь рисовать, и слушая музыку.
Ко мне чаще обычного заглядывал медперсонал и спрашивал, всё ли у меня в порядке. Да, всё ok.
Девушка, переводившая меня в эту комнату, записала на табличке, что висят на стенах при входе в палаты, мою фамилию без последней буквы: EVSEE. Точно также было написано и на шкафу. Ради хохмы я пошёл к ней в комнату для медперсонала и, нагнувшись (она сидела), тихо произнёс: Вы задолжали мне одну букву.
Она (тоже едва слышно): Какую букву?
Я: Фау. В конце моей фамилии на табличке…
Она: Я прямо сейчас должна исправить эту ошибку?
Я: Этого я не говорил. Как-нибудь потом. Оk!?
Она: Оk!
Я выхожу из комнаты и показываю ей пальцами знак «виктори»: Фау!
