Удрав позже, получается что так — удрав, из Питера в Германию и попав в психиатрическую лечебницу, я пережил очень много сильных впечатлений, которые, как мне показалось, и отсюда, из скучнейшей страны Германии я могу продолжить свои наблюдения, свою житейскую эволюцию, смогу рассказывать о чём-то неизвестном моим прежним адресатам. Более того, возникла непреодолимая потребность писать. Своего рода несвойственный мне вирус графоманства. В больнице я писал уже большей частью для себя самого, но, тем не менее, очень надеялся, что и моим друзьям эти тексты покажутся занимательными. Теперь очень хочу, чтобы их смогли воспринять и чужие мне читатели. Надеюсь на это.
Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.
Я очень благодарен всему кругу своих друзей, которые меня поддерживали всё это время и переживали за меня. Без них не было бы ни меня, ни тем более этой вот книги.
<…>
…Я провёл несколько удивительных дней с детьми. Понял, что не выдумкой была вся эта дикая тоска по семье.
Как я того и желал до сих пор, так хочу этого и сейчас — всё осталось на своих местах — мне необходимо находиться вот здесь среди них: моей [бывшей] жены Тани, нашей дочери Насти и нашего сына Севы. Вот так вот — категорично. Хочу быть нормальным отцом, а не воскресным папой. Я понял также, что не иллюзия моя любовь к Татьяне. Без жены мне не жить. Но именно из-за неё и пришлось уйти. Уйти уже во второй раз. Вчера она сказала мне, что я для неё теперь совершенно чужой человек. Сегодняшний очередной всплеск Таниной ненависти по отношению ко мне сделал своё дело…
<…>
Настя: Папа, ты куда?
Я: Мне, Настенька, надо уехать, котёнок.
В моих глазах резь от слёз.
Настя: Куда? К бабушке?..
Я (торопливо): Нет, Настюш… Далеко-далеко… (Нужно торопиться. Таня уже звонит в полицию). Будь счастлива, моя любимая! Я тебя очень люблю! (в очередной раз целую её).
Настя: Я тебя тоже люблю, папа!
Я: Пока!.. (лишь бы не расплакаться)
Настя: Пока, папа!..
Выбегаю на лестничную площадку, закрывая за собой дверь. Несусь вниз в надежде услышать Танин голос вдогонку: «Лёша, подожди! Ну, подожди же!» Выхожу на улицу. Слышу звук открывающегося окна. Знаю, что это про мою честь. Поворачиваю голову в направлении крыши. Там в окне Таня с телефоном. Машу ей на прощанье рукой (она сосредоточена на телефонной трубке) и иду прочь в сторону деревушки Фельбер. Думаю о том, что вот наконец-то всё подошло к тому концу, к которому я шёл уже несколько лет. Даже не несколько, а много-много лет. С подросткового возраста.
