Когда я проснулся, то в самом деле думал в течение нескольких секунд, что у меня нет головы: в мешке находилась огромная банка с консервированными бобами, голова затекла и совершенно онемела на этой жесткой подушке. Понемногу оцепенение начало проходить, острая боль пронзила голову, вязкая тошнота подступила к горлу. Спотыкаясь, я пробрался между спящими телами, еле освещенными единственной на весь трюм электрической лампочкой, и по узкой лестнице выбрался на палубу. Высоко в небе, покрытом серебряными пятнами облаков, притушая маленькие звезды, висела розовая луна. Сбоку, как черное крыло, возвышалась островерхая гора неведомого острова — мы находились в самом центре Эгейского моря. Я стоял, облокотясь на перила, и смотрел на серебристую пену, отбрасываемую черным бортом парохода, когда почувствовал, что кто-то стоит за моей спиной. Обернувшись, я увидел Петрова. Он уже был трезв и крепко стоял на коротких кривых ногах. Луна освещала его узкое лицо, тонкие, казавшиеся угольными, подстриженные усы приоткрывали ослепительные зубы.
— Я к вам, Андреев. Вижу, вам тоже не спится. Мне поговорить надо.
Он облокотился рядом со мной, следя за разлетавшимися внизу серебряными волнами.
— Конченый я человек, — вдруг сказал он с неожиданной силой. — Конченый, — повторил он и замолчал.
Я посмотрел на него с удивлением — он стоял неподвижно, засунув глубоко в карманы свои длинные руки, низко опустив лицо.
— Думается мне, что среди вас я лишний человек. Иван Юрьевич, когда нужно будет, расстреляет не хуже меня.
Петров улыбнулся, и его белые зубы пронзительно сверкнули в темноте.
— Не хочу я ехать с Иваном Юрьевичем на Кавказ, — продолжал он, не дождавшись моего ответа. — Сто восемьдесят девять человек я отправил на тот свет, довольно. Пора мне отдохнуть, давно пора. Я лучше в Константинополе папиросами начну торговать, мне это дело знакомое,
Петров вдруг вынул руки из карманов и ловко подхватил невидимый лоток, затворил, кривляясь:
— Не угодно ли папиросы Катыка? А вот «Ню», последняя коробочка, специально для вас приберег. Купите, превосходные папиросы, не подделка, настоящие.
Он быстро закрыл воображаемый лоток и, снова засунув руки в карманы, продолжал другим, серьезным голосом:
— Мне, по правде говоря, на все наплевать. Вот Иван Юрьевич, да и вы тоже все говорите — Россия, Россия, а на что мне она, ваша Россия? Что она мне дала? Шиш с маслом. А то того и гляди поставят к стенке, да и есть за что. Начхать я хотел на нее, вашу Россию, — добавил он с вызовом.
