Буквально в нескольких шагах от вдохновенно марающего бумагу Пушкина жила в ту пору Ольга, дочь управляющего нижегородским имением Михайлы Калашникова. Она же – «крепостная любовь» барина в годы северной ссылки (1824–1826) и мать его ребёнка. Юная селянка Ольга, попавшая в «Дон-Жуанский список» поэта (1829), перебралась (вместе с семейством) из сельца Михайловского в Болдино в мае 1826 года. Здесь вскоре и произвела на свет младенца Павла и тут же (спустя два с половиной месяца) его похоронила. Позднее она была отпущена Пушкиным «на волю» и вышла замуж за скромного чиновника П.С. Ключарёва; стала дворянкой и титулярной советницей, но так и не обрела в супружестве счастья. Когда поэт наведался в Болдино в 1830 году, Ольга тесно общалась с ним. Перипетии их деревенского романа отражены в «Евгении Онегине», «Песнях западных славян», «Русалке» и других произведениях. В 1833-м Ольге Ключарёвой стукнуло – что стоит подчеркнуть – только двадцать семь или двадцать восемь лет.
Весной 1826 года поэт обошёлся с Ольгой («белянкой черноокой» из романа в стихах) так, как поступали с крепостными брюхатыми девками почти все селадоны из помещиков: он избавился от неё. Впоследствии, узнав о смерти «малютки», Пушкин попытался как-то загладить свою вину. Сметливая же Ольга решила претворить минувшее – месяцы страсти и могилу ребёнка – в доходный капитал. Удостоившись пушкинских «милостей» и войдя во вкус, титулярная советница Ключарёва возжелала большего и повела в письмах речи о дальнейших субсидиях и прочих благодеяниях. Кончилось всё тем, что раздражённый Пушкин, приехав в Болдино в 1833 году, вручил не знающей удержу Ольге крупную сумму денег («отступное») и обязал её прекратить меркантильную переписку.
Решительный разговор с бывшей любовницей случился, вероятно, в начале октября. В те дни Пушкин (трудившийся сразу над несколькими произведениями) завершал работу над «Сказкой о рыбаке и рыбке». Знаменательно: прототипом ненасытной старухи – центрального персонажа притчи о вечных проблемах бытия, «о смирении и гордыне» (В. Непомнящий) – была опять-таки Ольга Ключарёва. В общем, в первых числах месяца поэту довелось часто и подолгу размышлять о ней, – и его «забывшееся» перо преобразовало эти думы в лаконичный, напоминающий маску профиль зрелой, раздосадованной особы с «заурядным» плоским лицом и массивным подбородком простолюдинки. Поджав губы, женщина как будто выслушивает чьи-то нравоучения. Некогда «очень милая и добрая девушка», здесь она по воле охладелого рисовальщика лишена прежнего обаяния.
