— Да не сильнее я, — ответила она с отчаяньем в глазах и голосе, — а старше! Неужели ты не видишь? Сильней-то как раз ты.
— Это какой-то бред, — сказал я честно. — Ну и намного ли ты меня старше?
И вдруг понял, что намного. Так сразу все и понял, хотя, наверно, сам себе сначала не поверил, что говорю даже не просто с королевой — с бессмертной вечно юной вилой.
— Нет, ненамного. Лет на пятьдесят, — ответила она сердито, закрыла лицо руками и заплакала.
В таких случаях разговоры бесполезны. И бессмысленны. О чем тут говорить? Без лишних слов я сгреб ее в охапку и попытался успокоить. Все было напрасно. Бет продолжала плакать, так что моя рубашка вымокла от слез и на губах осталась соль, как будто я утешал море. Я начал ее уговаривать:
— Ну, пять лет, пятьдесят или пятьсот — какая разница? Для тебя это время все равно не существует, разве нет?
— Так ведь и для тебя оно больше не будет существовать. Время уйдет, а ты останешься. И все люди вокруг тебя уйдут… Для человека это очень трудный дар… Лучше бы я сразу тебе рассказала…
— Но я же не спросил. А мог бы не поверить… И все равно уже поздно отступать. За долгую жизнь, конечно, всякое может случиться — жить вообще очень трудно. Но раз все так сложилось, я постараюсь, чтобы тебе было со мною хорошо.
— А мне не может быть с тобой плохо, — ответила Бет с торжествующей уверенностью. — Как и тебе со мной. Нам это на роду написано.
— Ну и чего ты тогда плачешь?
— Не знаю… не могу остановиться. Не обращай внимания.
— Угу. Не буду, — согласился я.
В конце концов, Бет все же успокоилась. Из пустой каменистой бухты мы перебрались в следующую, более живую. Там тек ручей, вдоль него росла всякая зелень. Нашлось уютно устроенное костровище (мы там с ребятами крабов варили) и лежала перевернутая лодка, но никто, кроме нас, в тот вечер туда не забрел. Бет умылась, и мы пристроились возле потухших угольков лицом к закату, который только начинался: солнце еще не докатилось до моря.
— Теперь ты можешь рассказать, при чем тут глаза? — задал я вопрос, с которого уже пытался начать разговор.
— Теперь могу. А ты действительно не знаешь? Ты объяснялся очень… грамотно. Даже не верится, что без подсказки. По глазам сразу видно, кто ты мне: суженый или просто человек — как все. Если бы мы встретились на Круге, тебе даже не пришлось бы ничего говорить — лишь поймать и удержать мой взгляд. А здесь, внизу, считается, что нужно, глядя в глаза, сказать то, что ты мне сказал. Только я думаю теперь, что это формальность. Ты и здесь удержал меня первым же взглядом. Если б ты знал, какой ты синеглазый…
