Теперь я был уже вполне готов послушать комментатора, но тот мало что знал и здорово растерялся. Из его лепета я понял, что выступать должна была другая пара, но кто-то там получил травму, а эти — запасные, не успевшие как следует отрепетировать программу.
— Оно и видно: слишком хорошо катаются, — съехидничала бабушка и попала в точку. Никто толком не обратил внимания на их разминку, не знал, чего тут можно ждать.
Пока судьи решали, как им быть, ребят показывали крупным планом. Тренера рядом не оказалось, цветов им тоже не принесли.
Память устроена коварно. Теперь я уже не могу ясно представить их пятнадцатилетними. Осталось лишь воспоминание о впечатлении. Мне кажется, что и тогда в Андре в первую очередь бросалась в глаза его свободная учтивость. Она, наверно, должна была бы скрыть дерзость и озорство — но не скрывала. Узкое, широколобое лицо, насмешливые быстрые глаза, пленительная улыбка, от которой бабушка растаяла и стала объяснять, что обаяние — дороже красоты.
Девочка больше всего впечатляла отсутствием вульгарности. Она не пыталась казаться взрослой, смотрела прямо и светло и вся сияла едва сдерживаемым ликованием. Чистое, тонкое, сероглазое лицо, правильный профиль, длинные ресницы.
— Ах, какая девочка, — сказала бабушка, — ее надо нарисовать, и лучше акварелью.
Я не стал спорить, но подумал, что у девочки совсем неакварельное выражение лица. Если назвать его одним словом, я бы сказал, что это смелость. Прямая и отчаянная, как у д’Артаньяна. Она отлично дополняла насмешливую дерзость темноглазого мальчишки. Даже непонятно, кто у них лидер. Ну и парочка, подумал я тогда, каково взрослым с ними ладить?
Мы видели короткую программу. На другой день бабушка все ждала, что судьи передумают, дадут ребятам хоть какое-нибудь место, и они выступят еще раз, в длинной произвольной. Я понимал, что судьи не передумают, но все равно пришел домой пораньше и честно отсидел у телевизора всю длинную программу, глядя то в книгу, то на экран в надежде на нечаянное чудо. Весь вечер рослые крепкие ребята крутили и кидали пигалиц, и на них так явственно давило земное притяжение, что было тяжело смотреть.
— Ну и хорошо, что они не катались, — вздохнула бабушка, — а то вдруг бы разбились насмерть.
Я опять не стал спорить, хотя про себя подумал, что без публики они наверняка и не такое вытворяют, причем, похоже, каждый день. Иначе не были бы в такой отличной форме.
Меня сильно задело это странное катание. Я даже купил спортивные газеты в надежде, что там будут комментарии или — что оказалось бы еще приятней — фотография ребят. Но газета поместила снимок победителей на пьедестале и о ребятах — ни гу-гу. Исчезли, будто их и не было.
