— Срок годности — он не вечный. Портится товар… Две машины отвезли в лес… Люди видят… но молчат. А на меня смотрит, как на врага народа. Хотя недавно были друзьями.
— Потерпи, Игорь. Скоро будем наводить порядок, — сурово успокоил Нестеренко. — А раньше времени высунешься — голову оторвут.
И добавил остальным, тронув крупные губы улыбкой:
— Шибанёт, как током. Будем мы грудку пепла на охоту носить.
— Ты его слушай, Игорь Николаич, — с иронией подтолкнул Фетисова сухолицый Павел Слепцов, и во впадинах-глазницах колыхнулась нетёплая усмешка. — Где электричество, там Андрей спец.
— А может, как раз не надо слушать, — посерьёзнев, сказал Волков. — Давно пора во весь голос говорить… Называть вещи своими именами. Совсем вразнос дело идёт! Страны ведь, мужики, не останется!
Нестеренко недовольно мотнул головой.
— Хочешь своего человека в пасть кинуть? Сожрут. У демократов острые клыки. Это мы уже видим. Поэтому надо подождать! В дамках тот, кто умеет ждать.
Он замолчал, думая о чём-то явно нездешнем. Потом пристально поглядел на Волкова.
— Плохо, если и ребят не учишь солдатской выдержке. Тебе сам Бог велел делать из них бойцов. Недолго осталось… Скинут «пятнистого». Нельзя больше эту тварь… А пока говорю вам: на-до по-до-ждать!
— Нада, нада, — усмехнулся егерь. — Свет надо включить. Как сычи в темноте сидим.
Тут только заметили, что в избе посумрачнело и в то же время потеплело от печки, распахнутый зев которой багровел тлеющими углями. Адольф поднялся и включил свет. Из-за стола вылез красноглазый мужик. Посмотрел в корзину для дров — она была пустой, пошёл в коридор за поленьями. Волков присел на корточки к печке, подвинул уголёк и осторожно, чтоб не опалить усы, прикурил.
— Я ребят учу языку, — сказал он, вставая. — Французскому языку.
— Хороший язык, — откликнулся Карабанов. — Хотя будущее за английским. Перемены к нам придут с английским языком.
И твёрдым тоном добавил:
— Мы все будем говорить по-английски. Очень скоро.
Слепцов открыл новую бутылку водки и, по-вороньи скосив голову, стал разливать.
— Ф-фу! Мне нравится немецкий.
Наклонился к Нестеренке и неожиданно гаркнул ему в ухо:
— Хэндэ хох!
Тот отшатнулся, едва не упав с табуретки.
— Обалдел, что ль? — замахнулся электрик на товарища. — Хохнуть бы тебе по ушам, да своих нельзя трогать.
— А ты, Валерка, какой язык любишь? — спросил Адольф, и на широком красном лице его огоньками засветились глазки.
— Я уважаю говяжий!
В избе грохнули так, что красноглазый мужик, открывший в этот момент дверь, чуть не выронил корзину с дровами.
